Воспоминания фронтовиков о сталинградской битве без цензуры. Малоизвестные факты о Сталинградской битве. Рассказ приводится сыном очевидца этих событий для потомков

О чем не принято говорить, вспоминая о Сталинградской битве. February 5th, 2018

Здравствуйте уважаемые.
Продолжаем с Вами серию постов в рамках проекта: #слововолгограду
Но сегодня я решил сделать пост несколько выделяющийся из стройного ряда восхваляющих (и заслуженно!) героев Сталинграда и крепость отечественного характера. Ибо решил вспомнить некоторые из вещей.о которых как бы не очень принято вспоминать в рассуждении о Сталинградской битве. А ведь помнить надо....
Итак..
1) А как немцы вообще оказались под Сталинградом.
После тог как советского командование вышло из грогги и с огромным трудом не только остановило наступление гитлеровцев под Москвой, но и мощным ударом откинуло немецкие войска далеко от столицы, фронт вроде как стабилизировался. Позиционная борьба была на пользу Советскому Союзу, который потенциально обладал гораздо большими ресурсами и имел мощных союзников. Тем более пассивная оборона плохо коррелировала с действующей тогда немецкой доктриной.

Небольшую передышку стороны использовали по-разному. Немцы перегруппировались, и начали новую компанию, мы же.... Не снимая ответственности с ГКО и лично начгенштаба Маршала Советского Союза Шапошникова (несмотря на то, что он был тогда уже глубоко больным человеком), товарищи на местах допустили 2 огромные катастрофы, которые, я считаю,одними из самых больших поражений в истории нашей страны вообще. Манштейн в Крыму раскатал под орех нас, причем, как говорится, "в одну калитку". Спасибо за это Мехлису, Козлову, Кулику, Октябрьскому, Петрову и отчасти Буденному. "Охота на дроф" - одна из самых ярких немецких операций, и соответственно, как я уже сказал,наше позорное поражение.

А затем, сначала будущий маршал Баграмян создал оперативный план, а затем Маршал Тимошенко не смог его реализовать, а будущий маршал Малиновский попросту бездействовал, ибо план был своеобразный. Так началась так называемая Вторая харьковская битва, которая стала не менее эпик фейл, чем сражение в Крыму.
Несмотря на успех первых дней, она не принесла ничего, кроме провала. Немцы просто перегруппировались и ударили в незащищенный тыл. В итоге, со стороны немцев была проведена «Операция „Фредерикус“» и огромная часть наших войск была окружена под Лозовой. Этого можно было бы избежать, если бы не великий стратег Н. Хрущев, тогда Член Военного Совета фронта не вводил Ставку в заблуждение относительно реального положения дел. А так- окружение и почти полный разгром. Потеря многих сил и опытных генералов типа Подласа.
В итоге таких "блестящих" попыток перехватить стратегическую инициативу, дорога на Ростов, Воронеж и Кавказ осталась практически незащищенной.

Только героическим самопожертвованием рядовых воинов, младших командиров и отдельных представителей высшего командования удалось приостановить наступления немцев на Кавказ. Ставка тоже продолжала косячить.... Одно только назначение Еременко начфронта чего стоит. И несмотря на героизм до Сталинграда немцы добрались достаточно быстро. А вот уже дальше началась борьба не на жизнь, а насмерть...

2) Почему в городе к моменту боев присутствовало столько мирного населения.

Огромная вина Городского комитета обороны Сталинграда, которое вообще непонятно что думало и чем занималось. Конечно бросить практически все работоспособное население на возведение фортификационных сооружений было жестом красивым для того, чтобы показать Москве-что мол мы работаем. Но к началу боев в самом городе эвакуировано было меньше 100 000 человек. Меньше четверти населения. Как итог- паника, давка и неорганизованное бегство из города людей с огромными потерями. В той же переправе через Волгу под налетами и обстрелом сколько гражданских погибло.... А те кто остались...

Уже 23 августа силы 4-го воздушного флота люфтваффе произвели самую долгую и разрушительную бомбардировку города. Фашисты шли в 4 волны. Первые 2 несли фугасные бомбы, 2 оставшиеся- зажигательные. Средств ПВО и истребительно авиации нашей для того, чтобы отразить этот удар не хватило. Как итог- в результате бомбежек, образовался огромный огненный вихрь, который дотла сжёг центральную часть города и многие другие районы Сталинграда, так как большинство зданий в городе были построены из дерева или имели деревянные элементы. Температура во многих частях города, особенно в его центре, доходила до 1000 °С. Погибло более 90 000 (!) человек..... За один день....

Те, кто и после этого остался испытали и ежедневные бои, и холод, и голод. И я не знаю, точных жертв, сколько погибло мирных жителей. И никто, наверное не знает....

3) Сражающиеся в рядах гитлеровцев, русские.
Сталинградская битва на удивление многонациональна. Все вспоминают о больших контингентах немецких сателлитов Италии, Венгрии и Румынии, нескольких полков хорватов и даже некоторого количества финских добровольцев. Но част не упоминают и еще кое-каких военных. А именно наших соотечественниках. Тут и дальше я буду говорить о них как о русских, хотя это формально. Это термин для общего определения граждан экс Российской империи, а также тех жителей СССР, которые перешли на сторону гитлеровцев. Как вы понимаете, национальности они были разной. Также как и воины РККА. Хотят это сейчас в некоторых сопредельных государствах или нет- победа в войне наша общая,в которой поучаствовали все народы СССР (и не только). Но я отвлекся -вернемся к коллаборационистам.

И это не только так называемые "хиви" (так немцы называли добровольных помощников среди местных), но и кадровые войска.Более того, их было очень много.
По версии историка Александрова К.М. в его работе "Генералитет и офицерские кадры вооруженных формирований КОНР 1943-1946гг":
"В декабре 1942 года в войсках группы армий «Центр» на разных должностях, в том числе строевых, служили 30 364 гражданина СССР (доля в личном составе 1,5-2 %). В частях 6-й армии (группа армий «Б»), окруженной в Сталинграде, их число оценивалось в диапазоне от 51 780 до 77 193 человек (доля 25-30 %)".

Вот так вот. И это не преувеличение. Особенно известна так называемая дивизия «Фон Штумпфельд», названная так по имени командира - генерал-лейтенанта Ганса Иоахима фон Штумпфельда. Дивизия активно участвовала в боях, пополнялась бывшими красноармейцами, постепенно численно росла, офицерские должности заполнялись добровольцами из бывших офицеров РККА.
2 февраля капитулировала Северная группировка генерала Штреккера. Но добровольческие подразделения не капитулировали, и дивизия фон Штумпфельда тоже. Кто-то решил пробиваться и погиб, кто-то всё же пробился, как например, казачье подразделение есаула Нестеренко. Дивизия «Фон Штумфельд» заняла глухую оборону и продержалась от нескольких дней до недели (считая с 2 февраля), последние подразделения стояли насмерть на Тракторном заводе.
Кроме этой дивизии можно выделить еще.

213-й кавалерийский (казачий) батальон, 403-й кавалерийский (казачий) батальон, 553-я отдельная казачья батарея, 6-й украинский батальон (он же 551-й восточный батальон), 448-я отдельная восточная рота, украинская строительная рота при штабе 8-го пехотного корпуса (176-я восточная рота), 113-й казачий эскадрон и 113-я добровольческая восточная рота - в составе 113-й пехотной дивизии, украинские 194-я и 295-я восточные строительные роты, 76-я добровольческая восточная рота (179-я восточная рота), добровольческая украинская рота (552-я восточная рота), 404-я казачья рота, 1-й и 2-й калмыцкие эскадроны (в составе 16-й моторизированной дивизии).
Таких людей в плен практически не брали, и они зная это, сражались фанатично, даже более безумно, чем части ваффен-СС. Немного их осталосьв живых.
Вот такие вот дела.

4) Незавидная участь пленных.

Это, конечно,тема отдельного разговора, но об этом никто не любит говорить. Ибо самое страшное, что было в этой битве-это попасть в плен. В результате действий лета и осени 1942 года у немцев скопилось несколько десятков тысяч пленных красноармейцев. В виду полного отсутствия продовольствия для собственных солдат, их перестали кормить в начале декабря 1942. Можете представить, сколько людей смогло в таких условиях выжить в таких условиях д освобождения....

Ну и другой пример. В результате разгрома 6 армии и их союзников,нашими войсками было взято в плен более 90 000 человек. Склько из них смогло вернутся домой в конце 40-х? Цифры розняться, но большинство говорит 6 000.....
Так что плен в этой битве был равносилен смерти.

5) Важнейшая роль войск НКВД
В нашей стране, особенно на фоне постперестроечного угара и под воздействием многих неадекватных воинственных невежд, создался образ работника НКВД, как палача и убийцы, жирующего за счет своих жертв, и готового выполнять любую прихоть сумасбродных вождей.
При всем этом таким людям почему-то никогда не рвало шаблон прославление тех же пограничников, принявших на себя первый удар врага. Ну, какбЭ погранцы относились к войскам НКВД:-)

Лично я хочу сказать,что в битве за Кавказ, и битве за Сталинград, соединения НКВД сыграли важнейшую, а иногда и определяющую роль. Достаточно вспомнить боевой путь 10-ой стрелковой Сталинградской ордена Ленина дивизии внутренних войск НКВД СССР.

Хочется это некоторым или нет, но лить грязь на заслуженных офицеров и солдат,пусть даже они носили не зеленые,а васильковые околыши фуражек,позволять никому нельзя. Чекисты как и все наши люди сражались с врагом честно и умело.

И перечисленные мною выше моменты, это только часть тех неудобных тем, которые стараются или "забыть", или вовсе не упоминать при воспоминаниях о Сталинграде и всего того, что было с ним связано.
Надеюсь, вам было интересно.
Приятного времени суток.

Правообладатель иллюстрации AFP

"Дышать там было трудно из-за строительной пыли и духоты, и я часто жаловался матери на удушливый и дурной запах гниющего тела", - вспоминает свое сталинградское детство Эдуард Очагавиа. "По дороге везде валялись окровавленные трупы красноармейцев и немецких солдат с оторванными ногами и руками", - рассказывает сестра Эдуарда Наталия (Тала).

Их отца, американского инженера испано-баскского происхождения Лоренса Очагавиа пригласили в Советскую Россию в 1923 году участвовать в индустриализации страны. Вплоть до начала войны он работал на первом заводе такого типа в СССР - Сталинградском тракторном заводе (СТЗ). В 30-е годы он был награжден званием "ударника производства" и грамотой "героя труда".

Сталинградская битва - одно из самых масштабных сражений Второй мировой - началась в июле 1942 года и завершилась 2 февраля 1943-го.

Эдуард Очаг а виа более 20 лет вел программу "Ваше здоровье" на Русской службе Би-би-си под псевдонимом Эдди Лоренс. Мы приводим рассказ Эдуарда и его сестры о тех страшных днях.

Правообладатель иллюстрации Из архива Эдуарда Очагавиа Image caption Отец Эдуарда Лоренс Очагавиа за работой на Сталинградском тракторном заводе

"Всеми забытые" американцы в СССР

Несостоявшаяся эвакуация

Уже в июле 1942 года были спорадические налёты и бомбёжки города - в основном промышленных предприятий. Убаюканные советской пропагандой о могуществе Красной армии и "сталинских соколов" в небе, жители Сталинграда не верили, что немецкие фашисты смогут добраться до города на Волге. Организованной массовой эвакуации гражданского населения не было. Впопыхах начали прежде всего эвакуировать оборудование промышленных предприятий, а о людях забыли. Где-то в начале августа 1942 года спохватились и о людях и начали в спешке готовить эвакуацию семей сотрудников СТЗ, но было уже поздно.

Правообладатель иллюстрации Из архива Эдуарда Очагавиа Image caption Конвейер Сталинградского тракторного завода, на котором работал отец Эдуарда

Мое первое личное знакомство с войной произошло в начале августа 1942 года.

Связано это было с провалившейся эвакуацией семей СТЗ из города. Немцы узнали о подготовленном на окраине Сталинграда железнодорожном составе для эвакуации наших семей и начали бомбить железнодорожные пути и поезд нашего состава. В панике люди стали выскакивать из вагонов и искать убежище в открытой степи.

Правообладатель иллюстрации Bundesarchiv Bild Image caption Фотография из Федерального архива Германии: жители Сталинграда покидают город

Помню, как мы с отцом, матерью и бабушкой под обстрелом немецких самолетов искали в степи любое укрытие от пуль истребителей. Отец со знакомыми по заводу вскоре увидели небольшую балку и стали укрывать её какими-то досками, ветками растений и кустами "перекати-поле" - сухим степным кустарником шаровидной формы. Семья уселась в этом овраге, а меня поместили между ног матери.

Вдруг на бреющем полете к нам стал приближаться немецкий истребитель. Мать закричала: "Эдик, закрой глаза!" и рукой прикрыла мне лицо. Будучи ребёнком любопытным, я сквозь пальцы матери увидел летевший очень низко истребитель с пилотом в защитных очках. Над нами прогремел звук авиамотора и приглушенная трескотня пулемета истребителя. Пули просвистели мимо. Самолет сделал ещё несколько заходов на наше убежище, затем всё затихло. Мы вышли из балки и направились обратно в нашу квартиру в поселке СТЗ.

Правообладатель иллюстрации Keystone/Getty Images

Оглянувшись, мы увидели горящие вагоны эшелона, вывороченные рельсы и дымящийся разрушенный поезд.

В августе в Сталинграде обычно стоит солнечная теплая погода. Небо чистое и бледно-голубое. В спокойные от бомбёжек дни я любил сидеть у окна в нашей квартире на третьем этаже и наблюдать за воздушными боями нашей и немецкой авиации. Мне особенно запомнился один такой бой в августовском небе над Сталинградским тракторным заводом. С аэродрома близи города в воздух поднялись три биплана, по форме напоминавшие этажерки, - так мы тогда называли такие самолеты.

Они медленно приближались к трём блестящим точкам немецких самолетов. Вскоре из садика около нашего дома начали бухать зенитки, и в голубом небе в районе самолетов появляться "ватные шарики" - результаты разрыва зенитных снарядов, а до меня стали доноситься от этих взрывов звуки легких хлопков.

Во время одного из таких боёв в небе появилась тёмная дымящаяся точка. Она стала кружиться по спирали, оставляя длинный хвост дыма после себя, а затем скрылась в ближайшем лесу. Из нашего поселка выехали две машины скорой помощи - крытые полуторки зеленого цвета с красными крестами на борту. Машины со звуком колоколов направились в лес, откуда в небо вздымались клубы дыма от упавшего самолета.

Казалось, что горит Волга

Моя сестра Наталия (Тала), которой в 1942 году уже исполнилось 14 лет, прекрасно помнит, как с 23 августа почти ежедневно на город начали сыпаться бомбы, то есть фашистская авиация начала проводить так называемые ковровые бомбёжки с целью полного захвата города.

Тала в своих мемуарах вспоминает, как неподалёку от их дома немцы разбомбили нефтехранилища. Всё вокруг было охвачено огнём и черным дымом. Огонь распространился к Волге. Горящая нефть и мазут сползали с крутых берегов в реку, и казалось, что горит сама Волга.

Переправу через реку немцы ежедневно бомбили, а наши саперы ночью переправу восстанавливали и перевозили по ней артиллерийские орудия, военное снаряжение и боеприпасы. Ночью на баржах и через переправу на левый берег реки бегут люди из города. А наутро после очередной бомбёжки в реке плавают трупы солдат и гражданских, сумки, чемоданы и личные вещи людей.

Сестра мне позднее рассказывала, как одна из её соседок решила рискнуть и перебраться на другой берег Волги. Она ушла с сыном и захватила с собой красивую охотничью собаку. Что случилось с соседкой и её сыном - неизвестно, но собака прибежала обратно домой.

В конце лета 1942 года немцы захватили большую часть города, шли уличные бои, и лишь прибрежные районы Волги, где были расположены Сталинградский тракторный завод, завод "Баррикады" и металлургический завод "Красный Октябрь", оставались пока ещё не захваченными немецкой армией.

Правообладатель иллюстрации Keystone/Getty Images

В начале сентября большая часть города была в руинах из-за систематических "ковровых" и прочих бомбёжек, люди ютились в подвалах, в городе отсутствовало водоснабжение, электричество, газ и отопление. Наша семья с Лоренсом в спокойное от бомбёжек время сидела у примуса в спальне, где бабушка готовила какой-то суп, который она называла "затирка". Это была какая-то мутная водица, без запаха и вкуса, рецепт которой вы не найдёте ни в одной поваренной книге. По рассказам бабушки, ушлые люди за углом на улице иногда предлагали "говяжьи" котлеты, но она всегда делала странное лицо, когда говорила об этом, и намекала на мясо человеческих трупов. В городе к осени исчезли все виды домашних животных.

Не было соли, хлеба, сахара и спичек

В дни бомбёжек мы не вылезали из бомбоубежища - подвала в нашем доме, который всегда был битком набит детьми, ранеными военными и больными местными жителями. Среди раненых я часто видел знакомых мне детей по детскому саду. Они лежали на полках с забинтованными руками, ногами или окровавленными повязками на голове.

Дышать там было трудно из-за строительной пыли и духоты, и я часто жаловался матери на удушливый и дурной запах гниющего тела. Никаких антибиотиков в те времена не было и в помине.

Самыми дефицитными товарами в то время были соль, хлеб, сахар и… спички. Правда, народ быстро приспособился к получению огня методами каменного века: в металлическую трубочку малого диаметра вставлялся фитиль из хлопковой ткани или какой-нибудь иной сухой ткани. Эта трубочка прижималась к одному кремнёвому камню, а другим кремнем высекалась искра, которая разжигала фитиль.

В сентябре мы потеряли связь с Талой и её матерью. Как выяснилось позднее, немцы захватили их часть города, и мы не знали, что с ними случилось.

К нам в кухню стали залетать мины, и когда одна мина влетела в одно окно и взорвалась в противоположном углу кухни, Лоренс на ломаном русском языке заявил: "Кватит, немец нас будет сдес убиват, надо укодит, на друкой берек, в степ".

В середине сентября 1942 года мы покинули нашу квартиру, захватив с собой лишь самое необходимое, и по окопам начали пробираться к переправе на Волге.

У переправы было настоящее столпотворение: солдаты с оружием, какие-то пушки, пулеметы, раненые, больные, местные жители с чемоданами и котомками, дети.

Кругом взрывы, крики, ругань, запах пороха и гари. В реке время от времени вздымаются столбы воды от взрывов снарядов. В этой буче отцу как-то удалось уговорить шофера одной военной машины взять нас с собой на баржу, отправлявшуюся на левый берег. Несмотря на обстрелы немецкой артиллерии и авиации, нам посчастливилось живыми добраться до противоположного берега Волги и уйти в степь.

С этого момента мы окончательно утратили надежду на связь с Талой и её матерью и считали их погибшими или без вести пропавшими в ходе Сталинградской битвы.

Правообладатель иллюстрации Из архива Эдуарда Очагавиа Image caption Рисунок Эдуарда на обрывке газеты

Добравшись до левого берега Волги, мы на двухколесной тачке, сооружённой отцом из досок и колёс, валявшихся в степи на левом берегу, совершили длинный переход по волжской степи на север. Сначала мы добрались до деревни Новая Полтавка, где и провели осень и всю зиму 1942 года.

Зима 1942-43 года в этих краях была очень холодной (-40 С), голодной и вшивой - в буквальном смысле слова. Местные жители в деревнях волжской степи с опаской относились к "сталинградским беженцам", утверждая, что "все они тифозные", распространяют всякие болезни, а иногда и грабят местное население.

Положение несколько улучшилось лишь после того, когда семья перебралась из Новой Полтавки весной 1943 г. в Ней-Колонию - поселение волжских немцев, из которого НКВД изгнало всех жителей Указом Президиума Верховного Совета СССР ещё в сентябре-октябре 1941 года. Для нашей семьи эпопея "Сталинградской битвы" закончилась именно здесь, в поселении Ней-Колония в начале 1943 года.

"Пуф-пуф-капут!" Из воспоминаний сестры Талы

Судя по воспоминаниям моей сестры, её мучения в сентябре и последующей осенью и зимой 1942-43 года были еще более ужасными. В начале Сталинградской битвы она с матерью, как и мы, большую часть времени проводили в бомбоубежищах разных полуразрушенных домов в их районе города.

В одном из подвалов бомба пробила все этажи и упала на их кровать с пожитками, но не взорвалась. В подвале возникла паника: никто не знал, что делать, пришлось всю ночь провести в компании с мрачным сюрпризом.

Правообладатель иллюстрации Из архива Эдуарда Очагавиа Image caption Сестра Эдуарда Тала в белом берете с подругой в Сталинграде

А наутро вдруг распахнулись металлические двери подвала и немецкие солдаты, как пишет она, с "засученными рукавами и с автоматами в руках" ворвались в бомбоубежище и начали кричать "Аус, Аус" и выгнали всех на улицу.

На улице шли бои, "кругом дым, крики и стоны раненых, взрывы мин и снарядов".

Растерянные, они побежали в сторону СТЗ, который, по слухам, немцы ещё не взяли.

Как пишет сестра, по дороге везде валялись окровавленные трупы красноармейцев и немецких солдат с оторванными ногами и руками.

Им удалось укрыться в подвале "дома профессуры" на западной окраине города, но вскоре немецкие солдаты их обнаружили и там, и выгнали всех на поверхность, организовали в колонну и под конвоем погнали их вместе с русскими военнопленными в сторону г. Калач-на-Дону.

До Калача они не дошли, а остановились на привал в местечке Гумрак, примерно в 10-12 км от Сталинграда. Здесь Тала с матерью и семья Шемберг прикорнули под деревом, а когда проснулись, увидели, что колонна уже ушла, а они остались одни, брошенные в донской степи около поселка Гумрак. В конце сентября в этих местах шли проливные дожди.

Через какое-то время к растерянной группе беженцев подошел появившийся из замаскированной балки-блиндажа немецкий офицер и предложил спуститься в балку, заявив, что иначе они здесь погибнут под миномётным огнём русской армии, мол, вас здесь "пуф-пуф, капут".

Беженки в землянке

Так моя сестра Тала с матерью оказалась вместе с русскими военнопленными и охранявшими их немецкими солдатами в землянке-блиндаже в районе поселка Гумрак. Там они провели страшную зиму 1942-43 года.

Как вспоминает Тала, морозы стояли жуткие, в землянке была единственная печка-буржуйка, в которой тлело бревно, найденное в степи. Вокруг неё грелись в основном немецкие солдаты. Воды не было, поэтому немцы заставляли Талу собирать снег сапёрной лопатой в разбитое корыто, а затем растапливать снег где-то в добытом ведре и таким образом получать "питьевую воду".

Правообладатель иллюстрации Из архива Эдуарда Очагавиа Image caption Примерно в такой землянке жила сестра Эдуарда Тала

Позднее в землянку начали прибывать новые группы немецких солдат и предъявлять дополнительные требования к русским женщинам-беженкам: чистить землянку от мусора и грязи, "штопфен" (штопать и зашивать) их рваные носки, стирать их бельё, а чем и как - их не интересовало.

Часто свои требования они сопровождали угрозой, один немец даже грозился финкой наказать Талу, потому что она была слишком строптивой.

Дров в степи не было, иногда в окопах она находила доски, палки, этим и топила печку-буржуйку, чтобы выпарить их бельё. За работу немцы давали кусок хлеба.

И снова "Пух-пух-капут"

В декабре-январе 42-го был страшный холод и голод. Одолевали вши, обитавшие не только на белье, но даже и на верхней одежде. Вокруг непрерывно разрывались бомбы и мины и, судя по поведению немцев, чувствовалось, что они оказались в окружении. Кольцо окружения сжималось. Их землянка и все ближайшие были забиты отступавшими немецкими солдатами. Тала с матерью опасались, что немцы их выгонят из землянки, а это уже верная смерть под снарядами и на 40-градусном морозе.

Однажды в конце января один немец даже угрожал Тале своим пистолетом - прикладывал дуло пистолета к голове и кричал, что завтра придут русские и всех вас - указывая на беженцев - уничтожат: "пух-пух-капут".

В те январские дни голодали все: и беженцы, и немцы. Продуктов не было, немецкая авиация не долетала до района Гумрака, поставки продуктов прекратились. Ходили слухи, что в румынской армии, воевавшей на стороне немцев, были случаи каннибализма.

Правообладатель иллюстрации Из архива Эдуарда Очагавиа Image caption Немецкую ложку оставила себе на память сестра Эдуарда Тала

В один из первых дней февраля все немцы, как по тревоге, выскочили из землянки. Остались только их ранцы. И вдруг наступила необычная тишина: затихли взрывы снарядов и даже замолкли "катюши". В этой тишине, как пишет Тала, послышались странные отдалённые звуки, напоминающие плач ребёнка: "у-у-а, у-у-а". Звуки приближались, и мы стали отчетливо различать протяжные крики: "Ура-Ура-Ура"! Мы сидели в землянке, притихнув, как мыши.

Вдруг в нашу землянку вбежал какой-то немецкий солдат с автоматом, повернулся к нам и воскликнул "метхен", бросил автомат у входа и лёг на землю. Минуту спустя снаружи раздался голос по-русски: "Кто там?" Мать Талы ответила: "Здесь русские и нерусские". В землянку ввалился красноармеец в белом маскировочном халате поверх тулупа с автоматом, увидел немца и приказал ему встать. Тот ответил: "Нихт ферштейн". "Ничего, сейчас поймёшь!" - ответил красноармеец, вывел его из землянки и тут же застрелил. Потом он вернулся к нам, дал нам буханку хлеба, выскочил из землянки и побежал дальше…

Изредка еще слышалась отдалённая канонада, а Тала с матерью продолжали жить в теперь уже собственной землянке вплоть до апреля.

Некоторые ф отографии предоставил Эндрю Шепард, редактор журнала East-West Review

Реквизиты

Я был членом коммунистической партии Великобритании до ее распада в 1991 году.

Хочу сказать, что не считаю себя историком. Я родился в бедной семье рабочего класса. Получил только государственное образование и на сегодняшний день не говорю на родном языке...

Основная часть моего рассказа будет посвящена тому как я, мальчик из Шлезвиг Гольштейна, оказался участником “наполеоновского” поражения в Сталинграде. Иногда я задумываюсь, почему история нас не учит? Наполеон в 1812 году напал на Россию. Его войско численностью в 650 000 человек вторглось со стороны Восточной Пруссии и начало продвигаться к Смоленску и Москве, но было вынуждено отойти. Русская армия преследовала отступающих и когда французы вернулись в Париж, их армия насчитывала лишь 1400 солдат. Разумеется, отнюдь не все 650 000 были солдатами, и лишь половину из них составляли французы, остальные были немцами и поляками. Многим необразованным крестьянам вступление в наполеоновскую армию казалось отличной идеей. Мы тоже при нападении на Советский Союз по плану операции под кодовым названием Барбаросса думали, что мы самые сильные и умные, но нам известно, что из этого вышло!

Я родился в 1922 году в Шлезвиг Гольштейне. Мой отец был разнорабочим. До 1866 года Шлезвиг Гольштейн принадлежал Дании. Бисмарк и Прусская Армия объявили войну Дании, после окончания которой Шлезвиг Гольштейн отошел немцам. Во время моей службы в России температура в холоднейший день упала до -54 градусов. Я тогда сожалел, что Дания не выиграла ту войну, и мне пришлось ехать с немцами в Россию и страдать от этого ужасного холода в 1942 году. В конце концов, несмотря на нашу национальность, мы все одна большая семья. Сейчас я это знаю, а тогда не понимал.

1930 годы в Германии

Пока мне не исполнилось десять (с 1922 до 1932 года) я жил в Веймарской республике, появившейся после свержения Кайзера в 1919 году. Я пережил это когда был маленьким мальчиком. Очевидно, я совсем не понимал что происходит. Мои родители любили меня и делали все возможное, но я помню то смутное время - забастовки, стрельбу, кровь на улицах, рецессию, 7 миллионов безработных. Я жил в квартале для рабочих под Гамбургом, где людям приходилось очень тяжело. Шли демонстрации с красными флагами, на которых женщины несли своих детей, толкали детские коляски и скандировали: “Дайте нам хлеба и нам работу”, а рабочие кричали “Революцию” и “Ленин”.

Мой отец был левых взглядов и многое мне объяснял. Правящий класс Германии был напуган происходящими событиями и решил что-то предпринять. Я видел уличные бои, от которых я был вынужден убегать, но они казались мне частью обычной жизни.

В канун рождества 1932 года мне было 10 лет. Немного спустя, 30 января 1933 года, в Рейхстаге взорвалась бомба. Вскоре Гитлера назначили канцлером Германии. Моя мать всё спрашивала, как же Гинденбург такое допустил, ведь мы знали, что нацисты были отморозками - партией расистов, только и говоривших, что о мести и избиениях.

Мне это всё казалось интересным и увлекательным, хоть мать и говорила мне, что они просто бандиты. Я постоянно видел маршировавших по улицам городов таких впечатляющих меня бойцов штурмовых отрядов в коричневой форме. Будучи юношами, мы пели их песни и гордо шагали вслед за ними. В последних трех колоннах, в конце маршировок приезжали мусорщики и, если люди на тротуарах не салютовали флагу, то они их заставляли. Позже я вступил в Гитлерюгенд, и мне было стыдно показаться матери.

Гитлер был назначен для подавления рабочего класса.

Гитлер стал рейхсканцлером. Еще десять лет назад о нем никто не слышал. Название «нацист» (происходящее от Национал-социалистической рабочей партии Германии) привлекало достаточное количество людей, разочаровавшихся в традиционных политических партиях. Некоторые были искренними социалистами, которые готовы были дать Гитлеру шанс, полагая, что он не мог быть хуже старых партий. Когда Гитлер и его подручные держали речь, то она всегда касалась возвращения Германии былого величия, нападок на евреев, как низших человеческих существ, с которыми нужно было разобраться. Следовательно наведение в мире порядка становилось богом данной миссией немецкого народа, хочет он того или нет.

Выборов не было. Гитлера назначили в одночасье. Выборы были упразднены для того, чтобы дать власть Гитлеру. Зачем? Нацисты не были традиционной политической партией. Так кто же наделил их властью? Гинденбург представлял правящий класс - военных, производителей оружия, баронов Рура, банкиров, церквовников и землевладельцев-аристократов. Когда Гитлер пришел к власти отец сказал, что он только прислужник богатых. Теперь я знаю, что он был прав. Они дали Гитлеру власть для подавления бунта рабочего класса против плохих жизненных условий. Гитлер даже не был уроженцем Германии. Он был армейским капралом, бродягой из Вены. У него не было образования, он просто призывал к мести. Как в такой высокоразвитой и образованной стране как Германия стал возможен приход к гражданской и военной власти человека подобного Гитлеру? В одиночку он этого бы не смог. Его партия ничего собой не представляла. За этим стояли заказчики, которые пошли на это стремясь предотвратить повтор русской революции.

Гитлер обладал исполнительной властью, но был не диктатором, а лишь номинальным главой. Он не был достаточно умен, чтоб управлять таким сложным механизмом как немецкое государство.

Нацисты создали концлагеря. Мой отец всегда говорил, что рабочим нужно бороться за свои права, потому, что негодяи трудоустраивают нас только для получения прибыли, а напугать их можно только восстанием, которое может перерасти в революцию. Однажды бойцы штурмовых отрядов приехали на двух автомобилях в 3 часа утра и забрали нашего соседа, председателя профсоюза. Его увезли в концлагерь. Моя мать рассказала мне об этом, и с тех пор отец наказал мне молчать о его взглядах, а не то он отправится в концлагерь. Арест одного человека из нашего района послужил хорошей тактикой запугивания и устрашения всех его жильцов. Тогда мне было 11 или 12 и я думал, что он просто идиот, а я-то всё знаю. Мой отец думал, что сделать ничего нельзя, и кроме молчания у него не было другого выхода. Первыми в концлагеря забрали коммунистов, а затем начали арестовывать даже прогрессивных священников и всех высказывающихся против режима. Стоит открыть рот, и ты исчез. Нацистская власть держалась на страхе и терроре.

Гитлерюгенд

Я оказался в Гитлерюгенде. Был принят закон, разрешающий существование только одной юношеской организации, и молодежная группа при моей церкви перешла в Гитлерюгенд. Мне он нравился. В нем состояли все мои друзья. Отец сказал, что мне стоит остаться там, потому что в данных обстоятельствах нам обоим станет хуже, если я её покину. Когда в 15 лет я ушел из школы, мой отец, железнодорожник, устроил меня подмастерьем у слесаря на железной дороге. Первым вопросом на заявке на работу был: “ Когда ты вступил в Гитлерюгенд?” Если ты никогда не был членом этой организации, скорее всего тебя не взяли бы работу - таким образом оказывалось косвенное давление (не через закон) для того, чтобы заставить молодых людей вступить в Гитлерюгенд. Но я должен признать, что мне там нравилось. Мы были бедными, у меня было мало одежды, и мне её шила мать. А в Гитлерюгенде мне выдали коричневую рубашку. Мой отец никогда бы мне её не купил, так как у нас не было денег, но на очередном собрании мне выдали пакет, который я отнёс домой. В нем было две рубашки. Мой отец ненавидел форму, но ему приходилось смотреть как я её ношу. Он понимал, что это значит. Мы, гитлерюгендцы, гордо маршировали с барабанами и свастикой в сопровождении фанфар. Все это проходило в обстановке строжайшей дисциплины.

Мне нравились лагеря, которые были расположены в красивых местах, например в замке Турингена. У нас, юнош, появилась возможность много заниматься спортом. Когда мы хотели играть в футбол на улице в нашем бедном районе, никто не мог позволить себе купить мяч, а в Гитлерюгенде все это имелось в нашем распоряжении. Откуда брались на это деньги? Скорее всего из денежных средств, переданных производителями оружия. Гитлера наделили властью для подготовки к войне, которая могла спасти Германию от экономического коллапса.

Я помню то время, когда было 7 миллионов безработных. По истечении 18 месяцев после прихода Гитлера к власти осталось совсем мало тех, кто не был трудоустроен. В доках началась постройка флота - военных кораблей – линкора «Бисмарк», крейсера «Ойген», подводных лодок. В Германии даже стало не хватать рабочих рук. Людям это нравилось, но мой отец говорил, что если вся работа только подготовки к войне, то что-то явно не так.

В Гитлерюгенде мы научились стрелять и бросать гранаты, атаковать и занимать. Мы играли в грандиозные военные игры. Нас учили вокруг костров, где мы пели нацистские песни: “Пусть еврейская кровь капает с наших ножей” и другие. Родителей шокировало наше скатывание в варварство. Но я ни в чём не сомневался. Нас готовили к войне.

Несколько лет спустя немцы оккупировали огромные территории, в 4-5 раз превышающие размер Великобритании. Эти территории удерживались за счет того, что немецкая молодежь была подготовлена в гитлеровских лагерях. Я верил, что мы, немцы, сможем исправить тот беспорядок, в котором оказался мир.

В танковой дивизии

В 18 лет меня призвали и командировали в панцердивизию. Я очень гордился, что в таком раннем возрасте меня отобрали для танковой дивизии. Учения были очень трудными. Я приходил домой в своей форме и считал, что все шло великолепно. Наши инструкторы говорили нам, что они выбьют из нас индивидуализм и создадут на его месте нацистский социалистический дух. Им это удалось. Когда мы подходили к Сталинграду, я все еще верил в это.

Наш офицерский состав в Вермахте почти полностью состоял из землевладельцев- аристократов с приставкой “фон”. Постоянно усиливалась военная пропаганда. Мы узнали, что “мы” должны что-то сделать с Польшей перед тем как они нападут на нас, встать на защиту свободного мира. Теперь история повторилась с Бушем и Блэром. Мы напали на Польшу 1 сентября 1939 года. Когда взорвалась бомба в Берлине, нам сказали, что это акт терроризма, совершенный против нас, свободолюбивых людей. То же самое говорится и сейчас, когда нас готовят к новой войне. Та же самая атмосфера лжи и дезинформации.

Меня призвали в 1941 году, когда операция 22 июня началось осуществление плана «Барбаросса». Я тогда находился на учениях. Когда объявили войну против Советского Союза, танковая дивизия находилась во Франции. Вначале немецкая армия и дисциплина в ней с военной точки зрения намного превосходила армии других стран. Наши войска вошли в Советский Союз относительно легко. Моя 22-я панцердивизия была переправлена на поезде туда только к зиме 1941 года. Во Франции погода была терпимой, и первая часть путешествия была приятной, несмотря на время года. В Германии было холоднее, а в Польше шел снег. В Советском Союзе все было белым от снега.

Тогда мы верили, что мы должны принять за честь умереть, сражаясь за Отечество. Мы прошли через город в Советском Союзе, который назвался Таненбург. Ранее тут прошла битва с участием танков. Перед нами стояла картина, к которой 18 летние люди не были готовы. Мы не знали, через что нам предстоит пройти, только что нужно исполнять приказы. Я начал раздумывать: несмотря на то, что большинство сожженных танков были русские, один из них был немецкий, совсем как мой, и я не мог понять, как танкисту удалось выжить, ведь выбраться из горящего танка очень сложно. Но тут я понял, что он, вероятно, не выбрался, а погиб прямо в танке.

В первый раз я понял, что мне не хотелось умирать. Говорить о великих битвах интересно, каковы они в реальности? Мой национал-социалистический дух не заслонит от пуль. Так меня настигли первые сомнения.

Мы вошли в Крым в составе 11-ой армии Манштейна. Наступление началось поздней зимой/ранней весной. Я прошел через мое первое сражение. Мы победили. Но однажды, когда я вёл танк, произошло одно отрезвляющее событие. Меня учили никогда его не останавливать. Остановишь - и ты мертв. Я подъезжал к узкому мосту, который нужно было пересечь. Приблизившись, я увидел троих русских солдат, несущих своего раненого товарища, в сопровождении немецких охранников. Увидев меня, они бросили раненого. Я остановился, чтобы его не задавить. Мой командир приказал продолжить движение. Мне пришлось переехать раненого, и он скончался. Так я стал убийцей. Я считал нормальным убивать в бою, но не беззащитных людей. Это породило во мне сомнения. Но об этом постоянно колебаться, можно сойти с ума. После сражения нам вручили медали. Это было замечательно. Мы взяли Крым. Победа над армией врага, захват деревень – все это казалось очень увлекательным. Затем на поезде нас перебросили на материк для соединения с частями генерала Паулюса. Это было весной 1942 года. Я принимал участие в продвижении к Волге. Мы побили Тимошенко. Я лично участвовал во многих битвах. Затем мы двинулись на Сталинград.

По пути время от времени нас собирали политкомиссары для оперативной сводки. Наш комиссар был майором нашего подразделения. Мы сидели на траве, а он был в центре. Он сказал, что в его присутствии не нужно стоять. Он спросил: “Как вы думаете, почему вы в России?” Я стал думать, где он нас пытается подловить. Кто-то сказал: ”Чтобы защитить честь нашего Отечества” Майор сказал, что это ерунда, которую рассказывает Геббельс, а мы воюем не за лозунги, а за реальные вещи. Он сказал, что когда мы разобьем пролетарскую армию отбросов, наши битвы на юге закончатся. Куда мы направимся после? Ответ был - к нефтяным залежам на Кавказе и Каспии. После? Мы не имели представления. Скажем, если бы мы продвинулись около 700 км на юг, мы бы оказались в Ираке. В то же время Роммель, ведущий бои в районе дельты Нила, двинулся бы на восток и тоже вошел бы в Ирак. Без захвата этих важных нефтяных ресурсов, сказал он, Германия не может быть лидирующей державой. И теперь, глядя на сегодняшнюю ситуацию - все опять сводится к нефти.

“Шокирующие впечатления” от общения с военнопленным коммунистом

В какой-то момент меня сильно ранили. Я попал в госпиталь, где врачи установили, что я более не пригоден для ведения активных боевых действий.

Теперь я процитирую выдержки из своей книги “Сквозь ад за Гитлера” ((Spellmount, Staplehurst, 1990, p.77-81), новое издание которой должно вскоре выйти в свет:

“На санитарном поезде нас доставили в госпиталь в Сталино. Несмотря на то, что первое время рана моя заживать не хотела, в госпитале мне понравилось. Несколько недель вдали от фронта показались мне подарком свыше.

Большинство персонала этого госпиталя, включая хирургов, состояло из русских. Уход за больными по меркам войны был вполне удовлетворительным, и когда пришло время выписываться, русский доктор сказал мне на прощание с коварной усмешкой: “Давай, ступай дальше на Восток, молодой человек, в конце концов, ты ведь для этого сюда пришел!” Я даже не понял, понравилась ли мне эта ремарка и хотелось ли мне вообще идти дальше на Восток. Ведь мне не было еще и двадцати, мне хотелось жить и совсем не хотелось умирать.

Хотя моё состояние было удовлетворительным для выписки из госпиталя, я все же еще не был готов к участию в военных действиях в составе моей дивизии, находившейся на линии фронта и пробивающейся по направлению к Ростову. Поэтому меня командировали в подразделение, обеспечивающего охрану лагеря для военнопленных где-то между Донцом и Днепром. Большой лагерь был разбит в степи под открытым небом. Кухня, складские помещения и тому подобное размещались под навесом, в то время как бесчисленным военнопленным приходилось укрываться чем под руку попадётся. Наш паёк был довольно скуден, впрочем пленным приходилось ещё хуже. Надо сказать, летние дни были довольно погожими, и русские, привыкшие к тяжелой жизни, нормально переносили эти жуткие условия. Границей лагеря служил вырытый по периметру лагеря круглый ров, к которому пленным не разрешалось приближаться. Внутри лагеря с одной стороны располагались помещения колхоза. Все они был обнесены колючей проволокой с одним охраняемым входом. Меня и дюжину таких же полуинвалидов приставили к охране внутренней части лагеря.

Большинству боеспособных солдат конвойная служба казалась отупляющим наказанием. Кроме того, это было скучнейшее занятие, и все происходившее во внутренней части колхоза казалось несколько странным. Ключом ко всему, как я полагаю, был печально известный “приказ о комиссарах” Гитлера, согласно которому все пленные политруки (комиссары) и другие члены коммунистической партии подлежали расстрелу. Таким образом, для коммунистов приказ означал то же самое, что для евреев “окончательное решение”. Мне кажется, к тому времени большинство из нас смирилось с тем, что коммунизм равноценен преступлению, а коммунисты считались преступниками, что освобождало нас от какой-либо необходимости доказательства вины в рамках законности. Именно тогда мое сознание настигла мысль о том, что я охраняю лагерь, специально предназначенный для уничтожения “коммунистического заразы”.

Любой военнопленный, оказывающийся на территории колхоза, никогда не выходил на волю. Не могу утверждать, что они знали об уготованной им судьбе. Среди военнопленных было достаточно много тех, кого выдали свои же товарищи из внешней части лагеря, но даже в самых неубедительных случаях, когда пленные клятвенно уверяли в том, что никогда не состояли в рядах коммунистической партии, не были убежденными коммунистами и, более того, всегда оставались антикоммунистами - даже в таких случаях их из лагеря не освобождали. Но наши обязанности сводились исключительно к вооруженной охране территории, а всем заведовали здесь представители Sicherheitsdienst или сокращенно СД под командованием штурмбаннфюрера СС, что равнялось званию майора в Вермахте. Во всех случаях сначала проводилось формальное расследование, а после него казнь, всегда в одном и том же месте - у стены полусгоревшей избы, которую снаружи ниоткуда не просматривалась. Место погребения, несколько длинных рвов, находилось дальше на отшибе.

Меня, пропитанного нацистской “школой” в учебных заведениях и в рядах Гитлерюгенда, это первое впечатление прямой встречи с настоящими коммунистами поначалу озадачило. Пленные, ежедневно доставляемые сюда в лагерь, будь то поодиночке, или небольшими группами, были совсем не такими, какими я их себе представлял. На самом деле Они и в самом деле отличались от остальной массы пленников во внешнем участке лагеря, которые своим видом и поведением сильно походили на обычных крестьян востока Европы. Что меня больше всего поражало в политруках и членах компартии, так это присущие им образованность и чувство собственного. Я никогда, или почти никогда, не видел, чтобы они стонали или жаловались, никогда ни о чем не просили для себя. Когда подходил час казни, а казни происходили постоянно, они принимали её с высоко поднятой головой. Почти все производили впечатление людей, которым можно безгранично доверять; я был уверен, что повстречайся я с ними в мирных условиях, они вполне могли бы стать моими друзьями.

Все дни походили один на другой. Мы либо по несколько часов стояли у ворот с напарником, либо прохаживались вокруг поодиночке с заряженными и готовыми к выстрелу винтовками на плече. Обычно под нашей опекой находились до десятка или чуть больше “посетителей”. Содержались они в вычищенном свинарнике, который в свою очередь был окружен колючей проволокой, несмотря на то, что находился во внутренней части лагеря. Это была тюрьма внутри тюрьмы, которая тоже находилась в заключении. Охрана была организована так, что у пленных не было никаких шансов на побег, так что нам было почти не о чем беспокоиться. Поскольку нам приходилось видеть их почти круглые сутки, мы знали их всех в лицо и часто даже по имени. Именно мы сопровождали их туда, где проводилось “расследование”, и именно мы конвоировали их в последний путь до места расстрела.

Один из пленных благодаря выученному в школе достаточно сносно говорил по-немецки. Я уже не припомню его фамилию, но звали его Борис. Поскольку я тоже неплохо владел русским, хоть и коверкал падежи и склонения, мы без труда общались, обсуждая множество тем. Борис был лейтенантом, политруком, примерно на два года старше, чем я. В разговоре выяснилось, что и он, и я учились на слесаря, он - в районе Горловки и Артемовска на крупном промышленном комплексе, я - в железнодорожной мастерской в Гамбурге. Во время наступления мы проходили через его родную Горловку. Борис был светловолосый, ростом около метра восьмидесяти, с веселыми голубыми глазами, в которых даже в плену мелькал добродушный огонек. Часто, особенно в поздние часы, меня тянуло к нему и хотелось поговорить. Я все время называл его Борисом, поэтому он тоже спросил у меня, может ли он называть меня по имени, в этот момент нас поразило то, насколько легко могут сходиться люди. В основном мы беседовали о наших семьях, школе, местах, где родились и где обучались своей профессии. Я знал по именам всех его братьев и сестер, знал, сколько им лет, чем занимались его родители, даже некоторые их привычки. Разумеется, он страшно тревожился за их судьбу в городе, оккупированном немцами, а никак не мог его утешить. Он даже назвал мне их адрес и попросил меня, на случай если мне доведется быть в Горловке, разыскать их и все рассказать им. “Но что я мог им рассказать?”- спрашивал я себя. Я думаю, мы оба прекрасно понимали, что я никогда не стану разыскивать их, и его семья никогда не узнает о судьбе их Бориса. Я тоже рассказал ему о своей семье и обо всем, что мне дорого. Я рассказал ему о том, что у меня есть девушка, которую я люблю, хотя между нами ничего серьезного не было. Борис понимающе улыбнулся и рассказал, что у него тоже есть девушка, студентка. В такие моменты нам казалось, что мы очень близки, но тут же к нам приходило жуткое сознание того, что между нами стоит пропасть, по одну сторону которой - я, охранник с винтовкой, а по другую - он, мой пленник. Я отчетливо понимал, что Борис уже никогда не сможет обнять свою девушку, однако я не знал, понимает ли это Борис. Я знал, что единственным его преступлением было то, что он был военным, к тому же политруком, и инстинктивно я чувствовал, что происходящее очень и очень неправильно.

Как ни странно, но мы практически не обсуждали армейскую службу, и в том, что касалось политики, у нас с ним не было точек соприкосновения, как не было и некоего общего знаменателя, к которому можно было бы подвести наши рассуждения. Несмотря на огромную человеческую близость во многих отношениях, между нами была бездонная пропасть.

И вот пришла последняя ночь для Бориса. Я узнал от наших сотрудников СД, что завтра утром он должен быть расстрелян. Днем его вызвали на допрос, с которого он вернулся избитым, со следами кровоподтеков на лице. Похоже было, что его ранили в бок, но он ни на что не жаловался, я тоже ничего не сказал, потому что в этом не было смысла. Я не знал, осознавал ли он, что его готовят к расстрелу на следующее утро; я тоже не стал ничего говорить. Но, будучи человеком достаточно умным, Борис наверняка понимал, что происходит с теми, кого уводили, и кто никогда больше не возвращается.

Я заступил на ночной пост с двух до четырех утра, ночь была тихая и удивительно теплая. Воздух был наполнен звуками окружающей природы, в пруду, расположенном неподалеку от лагеря, можно было слышать дружное кваканье лягушек почти в унисон. Борис сидел на соломе у свинарника, прислонившись спиной к стене, и играл на крохотной губной гармошке, которая легко помещалась незамеченной у него в руке. Эта губная гармошка была единственной вещью, оставшейся у него, потому что все остальное отобрали при первом обыске. Мелодия, которую он играл в этот раз, была необычайно красивой и грустной, типичной русской песней, рассказывающей о широкой степи и любви. Потом кто-то из его друзей велел ему замолчать, дескать, спать не даешь. Он посмотрел на меня, как бы спрашивая: играть дальше или замолчать? Я в ответ пожал плечами, он спрятал инструмент и сказал: “Ничего, давай лучше поговорим”. Я прислонился к стене, взглянул на него сверху вниз и мне стало неловко, потому что я не знал о чем говорить. Мне было необычайно грустно, я хотел вести себя как обычно - по-дружески и возможно помочь чем-то, но как? Я даже не помню, как это произошло, но в какой-то момент он испытующе посмотрел на меня, и мы впервые заговорили о политике. Возможно, в глубине души мне самому хотелось понять в этот поздний час, почему он так страстно верил в правоту своего дела или же, по крайней мере, получить признание того, что дело это неправое, что он во всем разочаровался.

А как же теперь ваша мировая революция? - спросил я. - Теперь все кончено, и вообще, это преступный заговор против мира и свободы и был таковым с самого начала, разве нет?

Дело в том, что как раз в это время казалось, что Германия неминуемо одержит блистательную победу над Россией. Борис немного помолчал, сидя на снопу сена и поигрывая в руках своей губной гармошкой. Я понял бы, если бы он на меня рассердился. Когда он не спеша поднялся, подошел ко мне поближе и посмотрел мне прямо в глаза, я заметил, что он все-таки чрезвычайно волновался. Его голос, однако, был спокойным, несколько печальным и полным горечи от разочарования - нет, не в своих идеях, а во мне.

Генри! - сказал он. - Ты рассказал мне многое о своей жизни, о том что ты, как и я, из бедной семьи, из семьи рабочих. Ты достаточно добродушный, и не глупый. Но, с другой стороны, ты очень глуп, если жизнь так тебя ничему и не научила. Я понимаю, что те, кто промывал тебе мозги, поработали на славу, и ты бездумно проглотил всю эту пропагандистскую чепуху. И, что самое печальное, ты позволил внушить себе идеи, которые напрямую противоречат твоим собственным интересам, идеи, превратившие тебя в послушное жалкое орудие в их коварных руках. Мировая революция - часть развивающейся мировой истории. Даже если вы и выиграете эту войну, в чем я серьезно сомневаюсь, революцию в мире не остановить военными средствами. У вас мощная армия, вы можете нанести огромный ущерб моей Родине, вы можете расстрелять много наших людей, но идею вам не уничтожить! Это движение на первый взгляд дремлет и незаметно, но оно есть, и оно скоро гордо выдвинется вперед, когда все неимущие и угнетенные простые люди в Африке, в Америке, в Азии и в Европе пробудятся от спячки и восстанут. Однажды люди поймут, что власть денег, власть капитала не только угнетает и обирает их, но в то же время обесценивает заложенный в них человеческий потенциал, в обоих случаях позволяет использовать их лишь как средство получения материальной выгоды, словно они безвольные слабые фигурки, а затем выбрасывает их за ненадобностью. Как только люди поймут это, маленький огонек превратится в пламя, эти идеи подхватят миллионы и миллионы во всем мире, и сделают все, что нужно во имя человечества. И не Россия сделает это за них, хотя именно русский народ первым сбросил цепи рабства. Люди мира сделают это ради себя самих и их стран, восстанут против своих собственных угнетателей так, как представится необходимым и тогда, когда придет час!

Во время его пылкой речи, я не мог ни прервать его, ни возразить ему. И хотя говорил он вполголоса, слова его невероятно меня потрясли. Никому и никогда еще не удавалось затронуть струны моей души настолько глубоко, я чувствовал себя беспомощным и обезоруженным перед сознанием того, что донесли до меня его слова. И чтобы нанести мне последний сокрушительный удар, Борис указал на мою винтовку и добавил, что “эта штука не имеет никакой силы против идей”.

И если ты считаешь, что можешь сейчас разумно возразить мне - заключил он, - то, прошу тебя обойтись без всех бессмысленных лозунгов об отечестве, свободе и боге!

Я почти задохнулся от охватившей меня ярости. Естественной реакцией было поставить его на место. Но одумавшись, я решил, что жить ему оставалось всего несколько часов и для него это, наверное, был единственный способ высказаться. Я должен был вскоре смениться с поста. Не желая устраивать прощальных сцен и говорить ему ни “до свидания!”, ни “Auf Wiedersehn”, я просто взглянул ему прямо в глаза, наверное в моих глазах стояла некая смесь гнева и сочувствия, может быть ему даже удалось заметить в нем проблески человечности, после чего развернулся на пятках и медленно побрел вдоль конюшен туда, где мы размещались. Борис даже не шелохнулся, не произнес ни слова и не двигался пока я шел. Но я точно знал - я чувствовал это - что он неотрывно смотрел мне вслед, пока я плелся со своей дурацкой винтовкой.

На горизонте показались первые лучи восходящего солнца.

Мы, охранники, тоже спали на сене, и я всегда любил прийти с поста, завалиться и заснуть. Но тем утром мне было не до сна. Я, даже не раздевшись, лег на спину и смотрел на медленно светлеющее небо. Беспокойно ворочаясь в разные стороны, я жалел Бориса, да и себя тоже. Я был не в силах понять многих вещей. После восхода солнца я услышал несколько выстрелов, короткий залп, и все было кончено.

Я тут же вскочил и отправился туда, - где я знал - были приготовлены могилы. Было прекрасное утро во всем летнем великолепии и красоте, пели птицы, и все было таким, словно ничего не произошло. Мне повстречался уныло бредущий расстрельный взвод с винтовками на плече. Солдаты кивнули мне, видимо удивленные тем, что я пришел. Двое или, может быть, трое пленных закапывали тела расстрелянных. Кроме Бориса там было еще три тела, и их уже успели частично забросать землей. Я смог узнать Бориса, его рубашка смялась, он был босиком, но кожаный ремень все еще был на нем, весь в пятнах крови. Пленные удивленно посмотрели на меня, как бы вопрошая что я здесь делаю. Выражение их лиц было угрюмым, но кроме этого я мог заметить страх и ненависть в их глазах. Я хотел было у них спросить, что стало с губной гармошкой Бориса, отобрали ли ее у него до расстрела, или она так и осталась у него в кармане. Но тут же отказался от этой идеи, подумав, что пленные могут заподозрить, что я собрался обобрать мертвого. Повернувшись, я пошел к конюшне, чтобы наконец уснуть.

Я почувствовал огромное облегчение, когда меня вскоре сочли “пригодным к бою”, и я должен был опять присоединиться к моей дивизии, которая сражалась на многих фронтах. Как бы ни было тяжело на передовой, по крайней мере, там меня не преследовали сводящие с ума мучительные переживания, так я обманывал собственную совесть и рассудок.

Товарищи были рады моему возвращению. Волга была совсем рядом, и русские сражались со всей доблестью, демонстрируя всё на что способны. Некоторые из моих близких друзей погибли в бою. Выстрелом в голову был убит наш командир роты обер-лейтенант Штеффан. Как ни горестно было слышать о гибели приятелей, я все же понимал, что это война. Но казнь Бориса не укладывалось в моей голове - почему? Она казалась мне похожей на распятие Христа.

На подступах к Сталинграду

Все мы надеялись, что лето 1942-го будет грандиозным. Мы пытались зажать Красную Армию в клещи, но русские всегда отступали. Мы думали, оттого, что они трусы, но вскоре поняли, что это не так.

В районе Донбасса мы вошли в город, где было много заводов. По приказу советского правительства их разобрали на части и перенесли все оборудование на восток от Урала. Там было налажено массовое производство танков Т-34 - самых успешных танков в мировой истории. Т-34 разбили все наши надежды на победу.

В составе нашей армии были сотрудники по экономическим вопросам, они носили зеленую форму. Эти офицеры осматривали заводы, и я видел, как они расстраивались, обнаружив, что там ничего не осталось. Они рассчитывали на то, что смогут завладеть всем оборудованием.

До этого я никогда не был в Сталинграде. Мы не смогли захватить ни одного русского солдата, так как они буквально исчезли из поля зрения, сформировав партизанские отряды. На нашей стороне сражались иностранные войска, например, военные из Румынии. Мы использовали иностранцев для охраны флангов позади Сталинграда, но наши союзники не были должным образом вооружены, а их дисциплина оставляла желать лучшего по сравнению с нашей армией, поэтому атаковали их. Наше подразделение расположилось позади румын, и мы бились с русскими, прорвавшимися через ряды румынских солдат. Это было в ноябре 1942 года. Мы почувствовали что-то неладное, стоя на посту. Русский Т-34 был лучшим танком второй мировой, я мог узнать его по звуку дизельного двигателя, и мне показалось, что я слышу огромное множество этих танков, едущих где-то вдалеке. Мы доложили офицерам о приближении техники. Офицеры нам ответили, что с русскими было практически покончено, и боятся нам нечего.

Как только мы пришли в боевую готовность, мы поняли, что это было только вступлением к грандиозному действу. Основная его часть была впереди. Огонь артиллерии на мгновенье прекратился, и мы услышали, как танки завелись. Они начали наступление рано утром, включив фарыи ведя по нам огонь. Танки пришли за нами. Я вспомнил того офицера, который подумал, что это один танк разъезжает взад-вперед, а теперь впереди оказались сотни приближающихся машин. Между нами был овраг. Русские танки въехали в него и тут же легко выбрались, и тогда я понял, что нам конец. Я укрылся в землянке, как последний трус и, дрожа от страха, забился в угол, где, как мне казалось, танку меня не раздавить. Они просто проехали через наши позиции нас. Было слышно много криков - русская речь, голоса румын. Я боялся пошевелиться. Было 6 утра. В восемь или около половины девятого стало тише. Один из моих сослуживцев, Фриц, был убит. Раненые кричали в агонии. Раненых и убитых русских солдат забрали, а немецев и румынов оставили лежать. Мне было двадцать лет, и я не знал что делать.

Раненым нужно было помочь. Но я не умел оказывать первую помощь, у меня не было медикаментов, и я знал, что у них не было надежды выжить. Я просто ушел, оставив позади 15-20 раненых. Один немец крикнул мне, что я веду себя как свинья. Я осознавал, что ничего для них не могу сделать и мне лучше уйти, зная, что я не в силах помочь. Я пошел в бункер с печкой. Внутри было тепло, на полу лежала солома и одеяла. Выйдя насобирать дров, я услышал, как в обрыве работает двигатель. Это был разбитый русский внедорожник, рядом с ним лежало немного дров. Два офицера подошли ко мне, и я отступил. Они решили, что я русский солдат, который накинул немецкое пальто. Я отдал честь. Он показал жестом, что у него болел зад. Я развел огонь и проспал весь день. Мне было страшно просыпаться. Что ждало меня впереди?

Я собрался уйти, как только стемнеет. В Гитлерюгенде нас научили ориентироваться по Полярной звезде. Я пошёл на запад. Я не знал, что происходило: был ли Сталинград у русских, и потерпела ли поражение 6-я немецкая армия Вермахта. Я шел как раз к тому месту, где произошел прорыв.

Мне еще не было даже 20-ти. Нехотя мне пришлось бросить все одеяла. Снег постепенно засыпал раненых. Я взял все, что мог у своих погибших товарищей: самую лучшую из винтовок, лучший из пистолетов и столько еды, сколько мог унести. Я не знал, сколько мне придется идти, перед тем как я доберусь до немецкой линии фронта. Я подкрепился как мог и двинулся в путь. Три дня подряд я спал в сараях и ел снег.

В один из дней я увидел какого-то человека, и он увидел меня. Я опустился на колени с оружием в руках и ждал. На мне была румынская меховая шапка. Он крикнул что-то. Затем он спросил, румын ли я, я ответил, что немец. Он сказал, что он тоже немец. Мы пошли вместе и прошли еще два дня. Мы едва не погибли, когда пересекли немецкую линию фронта, поскольку командование решило, что я дезертир, так я ничего не знаю о том, что случилось с моим подразделением.

Я попал в боевую группу под командованием Линдеманна. Дивизий и полков больше не было. Мы потеряли все. Тогда мы стали применять на практике гитлеровскую тактику “выжженной земли”. Однажды мы проходили через деревушку, состоящую из 6-8 домов. Линдеманн приказал взять все, что было в помещениях, а после сжечь их дотла. Дома были очень скромные, в них даже не было пола. Я открыл дверь одного из них. Он был полон женщин, детей и стариков. Я почувствовал запах бедности. И капусты. Люди сидели на земле, прислонясь к стене. Я приказал им покинуть дом, а они стали объяснять, что все погибнут без крова. Женщина с младенцем на руках спросила, есть ли у меня мать. Рядом стояла пожилая женщина, а с ней ребенок. Я схватил ребенка, приставил пистолет к его голове и сказал, что если они не выйдут из дома, я его застрелю. Какой-то старик попросил застрелить его вместо мальчика. Линдеманн приказал мне сжечь дом, даже если они не хотели уходить. Я сделал, как мне приказали. Тогда люди распахнули двери и с криками стали выбегать на улицу. Я уверен, что никто из них не выжил.

Нам обычным немецким солдатам, которые воевали по призыву, тоже досталось. Русские атаковали нас. Среди нас были совсем молодые - даже моложе меня, которые шли по снегу в надежде присоединиться к своему подразделению. Русские самолеты “Штурмовик” показались в небе, когда мы вышагивали по снегу и заметили наши следы. Мы даже видели пилотов внутри. Они сделали круг и обстреляли нас. Снаряд попал в одного солдата и буквально разрезал его пополам - его звали Вилли. Он был хорошим другом. Шансов выжить у него не было. Мы не могли нести его на себе, но и не могли оставить. Я, как самый старший, должен был принять решение. По колено в снегу, я подошел, погладил его по голове и присыпал снегом. Я снова был заурядным убийцей, но что ещё оставалось делать?

Я снова получил ранение (уже третье). Меня схватили, но я убежал. Потом меня забрали в немецкий госпиталь в Вестфалии в 1944 году. В начале 1945 года я опять присоединился к подразделению на западном фронте, чтобы воевать с американцами. С ними было легче воевать, чем с русскими. К тому же из-за всех зверских преступлений, что мы совершили в России, русские нас по-настоящему ненавидели, и чтобы избежать плена приходилось воевать как зверям.

Меня послали защищать Рейн сразу после высадки. Армия Паттона наступала на Париж. После поражения 17 марта 1945 года нас переправили на поезде в Шербур. Нас - сотни немецких солдат - посадили в открытые вагоны. Нам не позволяли пользоваться туалетами, но дали достаточно еды. Для туалетов мы использовали жестяные банки. Когда французы на переезде стали оскорблять нас, мы стали бросать эти банки в них. Затем мы прибыли в Шербур.

Я увидел весь ужас опустошения, протянувшийся с востока на запад. Что же мы наделали! Я видел катастрофические потери. 50 миллионов людей погибли в этой войне! Мы хотели захватить территорию и 50% природных ресурсов планеты, включая нефть находившиеся в России. Вот в чём было дело.

Сейчас оглядываясь назад, я отдаю честь Красной Армии за то, что они спасли мир от Гитлера. Они потеряли в этой войне больше людей. Девять из десяти немецких солдат, погибших во время второй мировой, погибли в России. Меня попросили приехать к Мемориалу возле Имперского Военного Музея пару недель назад. Я держал там речь, в которой отдал дань Красной Армии...

Мы, немцы, думали, что у нас сильнейшая армия в мире, но посмотрите, что стало с нами - американцы должны помнить это. Революция произойдет повсюду, даже если это случится не совсем так, как говорил Борис. Новое пробуждение революционных сил неминуемо.

Сталинское общество имело честь удостоится встречи с Генри Метелманном, выступившим с речью на Ежегодном Общем Собрании 23 февраля 2003 года, проводившемся под председательством Эллы Рул, секретарем собрания была Айрис Крамер. Он поделился памятными воспоминаниями о детстве в гитлеровской Германии, до того как он в составе немецкой армии попал под Сталинград. Провел параллели между немецко-фашистским экспансионизмом и сегодняшней англо-американской империалистической агрессией против Ирака. Данная версия собрана из обширных записей, полученных во время встречи.

По воспоминаниям русских и немецких солдат участников Сталинградской битвы написано множество книг и статей. Лучшие, малоизвестные факты я хочу предложить вашему вниманию.

Смертельное танго

Известно, что советская сторона во время боев применяла различные методы психологического давления на врага.

По передовой были расставлены громкоговорители из которых играли популярные немецкие песни того времени, в определенный момент песни прерывались сообщениями о победах Красной армии на участках Сталинградского фронта, дико раздражая немецких слушателей.

Самым же эффективным средством стал...

Монотонный стук метронома, который прерывался через 7 ударов комментарием на немецком языке: «Каждые 7 секунд на фронте погибает один немецкий солдат».

По завершению же серии из 10-20 «отчетов таймера» из громкоговорителей неслось танго.

Александр Невский

Военные действия сопровождали всевозможные знаки и знамения. Например, воевал отряд автоматчиков под командованием старшего лейтенанта Александра Невского. Пропагандисты запустили слух, что советский офицер прямой потомок князя, разбившего немцев на Чудском озере. Александр Невский даже был представлен к ордену Красного Знамени. А на немецкой стороне в сражении принимал правнук Бисмарка, который, как известно, предупреждал, никогда не воевать с Россией. Потомок германского канцлера, кстати, попал в плен.

Марс против урана

Ряд эзотериков утверждает, что на ряд стратегических решений советского командования в Сталинградской битве повлияли практикующие астрологи. Например, контрнаступление советских войск, операция «Уран», началось 19 ноября 1942 в 7.30 В этот момент так называемый асцендент (точка эклиптики, восходящая над горизонтом) располагался в планете Марс (римский бог войны), заходящей же точкой эклиптики была планета Уран. По мнению астрологов, именно эта планета управляла немецкой армией. Интересно, что параллельно советским командованием разрабатывалась еще одна крупная наступательная операция на Юго-Западном фронте —«Сатурн». В последний момент от нее отказались и провели операцию «Малый Сатурн». Интересно, в античной мифологии именно Сатурн (в греческой мифологии Кронос) оскопил Урана.

Докопаться до ада

Под Сталинградом располагалась большая система подземных коммуникаций. Подземные ходы активно использовали как советские войска, так и немцы. В тоннелях часто происходили бои местного значения. Интересно, что немецкие войска с начала своего проникновения в город стали строить систему собственных подземных сооружений. Работы продолжались практически до окончания Сталинградской битвы, и только в конце января 1943 года, когда немецкое командование поняло, что сражение проиграно, подземные галереи были взорваны. Для нас так и осталось загадкой, что строили немцы. Один из немецких солдат потом иронически записал в дневнике, что у него сложилось впечатление, что командование хотело добраться до ада и призвать на помощь демонов.

Армагеддон

В Сталинграде и Красная армия, и вермахт по неизвестным причинам поменяли методы ведения боевых действий. Красная армия с самого начала войны использовала тактику гибкой обороны с отходами в критических ситуациях. Командование вермахта, в свою очередь, избегала крупных, кровопролитных сражений, предпочитая обходить крупные укрепленные районы. В Сталинградской битве обе стороны забывают о своих принципах и пускаются в кровавую рубку. Начало было положено 23 августа 1942 года, когда немецкая авиация произвела массированную бомбардировку города. Погибло 40 000 человек. Это превосходит официальные цифры воздушного налета союзников на Дрезден в феврале 1945-го (25 000 жертв).

Норковые шубы

Многие немецкие солдаты вспоминали, что в Сталинграде у них часто складывалось впечатление, что они попали в какой-то параллельный мир, зону абсурда, где германские педантизм и точность сразу улетучивались. По воспоминаниям, немецкое командование часто отдавало бессмысленные и абсолютно глупые приказы: например, в уличных боях немецкие генералы могли положить несколько тысяч собственных бойцов за второстепенной важности участок.

Самых абсурдным моментом стал эпизод, когда немецкие «снабженцы» сбросили с воздуха запертым в «кровавом котле» бойцам вместо еды и обмундирования женские норковые шубы.

Возрождение Сталинграда

После окончания Сталинградской битвы, советское правительство обсуждало вопрос о нецелесообразности восстановления города, которое по подсчетам, обошлось бы дороже строительства нового города. Но Сталин настоял на восстановлении Сталинграда в буквальном смысле слова из пепла.

За все время на Мамаев курган сбросили столько снарядов, что после боев на нем два года, совсем не росла трава.

Портреты и воспоминания тех, кто пережил крупнейшее сражение ВОВ, - в материале ТАСС

С каждым годом события Второй мировой войны становятся дальше, и нам все сложнее помнить, что за общими фразами из учебников стоят совершенно конкретные люди. Тем большую ценность приобретают материальные свидетельства и документы. В преддверии 75-летия Сталинградской битвы ТАСС представляет материал, где можно увидеть портреты участников этого сражения и прочитать их воспоминания.

Лица войны

Фото слева. Александр Родимцев, командир 13-й гвардейской стрелковой дивизии. Сталинград. 15 сентября 1942 года. © Я.И. Рюмкин

Фото справа: Автоматчики 13-й гвардейской дивизии 62-й армии ведут бой за цеха завода "Баррикады", Сталинград. Октябрь 1942 года. © Я.И. Рюмкин

13-я гвардейская стрелковая дивизия, участвовавшая в боях за Сталинград, - одно из самых прославленных соединений Красной армии. Слава эта неразрывно связана с первым командиром дивизии Александром Родимцевым. Саму дивизию часто так и называли - дивизия Родимцева, а имя генерала Родимцева упоминается во множестве литературных произведений о войне. Например, в романе Михаила Шолохова "Они сражались за Родину": "Родимцев, будучи командиром взвода, выбивал из пулемета на мишени свое имя и фамилию. Не хотел бы я побывать под огнем пулемета, за которым прилег Родимцев. А посмотреть - муху не обидит, милый, скромный парень, каких много на родной Руси".

Автоматчики 13-й гвардейской дивизии 62-й армии ведут уличный бой в районе вокзала. Сталинград. Сентябрь 1942 года. © Я. И. Рюмкин

В сентябре 1942 года дивизия вошла в состав 62-й армии и получила задачу переправиться в Сталинград через Волгу, чтобы выбить немецкую армию с прибрежной полосы. В октябре бойцы дивизии создали мощную оборону на Киевской улице и смогли остановить противника. За мужество и доблесть при обороне 13-я гвардейская стрелковая дивизия была награждена орденом Красного Знамени.

Летчик-истребитель сержант Илья Чумбарев у останков протараненного им немецкого самолета "Фокке-Вульф". Сентябрь1942 года. © Я.И. Рюмкин

На этой фотографии - летчик-истребитель 237-го истребительного авиационного полка 220-й истребительной авиационной дивизии 16-й воздушной армии Сталинградского фронта сержант Илья Чумбарев.

На заднем плане - обломки несколько минут назад сбитого им немецкого самолета-разведчика "Фокке-Вульф". В представлении сержанта на орден Ленина сказано, что 14 сентября 1942 года он вылетел из засады на перехват бомбардировщика противника "Фокке-Вульф". "Будучи точно наведен по радио на противника - подошел к нему вплотную снизу и протаранил его, отбив лопастями своего самолета Як-1 хвостовое оперение. Самолет противника рассыпался в воздухе, его экипаж взят в плен в районе М. Ивановка. Сам Чумбарев благополучно сел у своего аэродрома с погнутыми лопастями винта".

Всего Сталинградский фронт поддерживали 454 самолета 8-й воздушной армии и 150–200 бомбардировщиков авиации дальнего действия.

Фото справа: Гвардейцы роты старшего лейтенанта А. Сергеева ведут разведку во время уличного боя в одном из районов города. Сталинград. Октябрь 1942 года.
© Э.Н. Евзерихин

Полководец Николай Труфанов был назначен командующим 51-й армией в середине 1942 года. С августа 1942 года по февраль 1943 года войска 51-й армии участвовали сначала в оборонительных боях по разгрому и окружению немецко-фашистских войск в районе Сталинграда. В ходе войны принял участие в Сталинградской битве, битве за Кавказ, Ростовской наступательной операции 1943 года и ряде других сражений. Победу Николай Труфанов встретил в Берлине.

Фото слева: Краснофлотцы Волжской военной флотилии героически сражаются за город и стремительными атаками выбивают немцев с занимаемых ими позиций. Сталинград. Октябрь 1942 года. © А.П. Софьина

На снимке - сержант-снайпер Максим Пассар. Он ушел добровольцем на фронт в феврале 1942 года, когда ему было 19 лет. Пассар с детства был обучен охоте, и навыки стрельбы пригодились на фронте. В обороне Сталинграда Пассар принимал участие с июля 1942 года в составе 117-го стрелкового полка.

Во время боев за Сталинград снайпер уничтожил 127 фашистов. Слава о нанайском охотнике гремела по всему фронту. Солдаты немецкой армии вели охоту на стрелка, за голову Пассара была назначена награда 100 тыс. марок. К началу 1943 года на боевом счету Максима Пассара числилось около 240 убитых фашистов. Пассар погиб в январе 1943 года в бою в Сталинградской области. В 2010 году Пассару присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно).

На этой фотографии гвардии сержант Николай Захаров оттаскивает вражескую противотанковую мину, извлеченную из немецких окопов. Советские минеры обезвреживали мины, открывая для советских танков подходы к вражеским дзотам.

Гвардии старшина медицинской службы Г. П. Иванютин во время боев за Сталинград он вынес с поля боя 56 раненых.

Госпитали находились в самом пекле сражений за Сталинград. Один из них устроили в канализационной трубе большого диаметра. В своем отчете полковник медицинской службы 198-й стрелковой дивизии Василий Шумилин писал о методах организации обучения всех, кого возможно (местного населения, солдат, детей), правилам оказания первой помощи раненым и самопомощи.

Воспоминания очевидцев

"Оборонительные бои в Сталинграде закрепили в моем сознании незыблемую убежденность в том, что моральные силы в конечном счете решают исход любого боя. Для подкрепления этого вывода ходить далеко за примерами не надо.

Автоматчики ведут бои на окраинах Сталинграда. Сталинград. Сентябрь 1942 года.
© В.И. Орлянкин и З.М. Рогозовский

"В памяти сохранился довоенный Сталинград с его широкими улицами, площадями и бульварами, утопающими в тени каштанов, красавица Волга… Степь под Сталинградом… Как она была хороша ранней весной, когда расцветали тюльпаны! Вся степь была алой. Тюльпаны покрывали алым ковром известный теперь всему миру Мамаев курган… Трудно передать впечатление, которое производил Сталинград в июне 1943 года. Казалось, что город был еще окутан пороховым дымом недавнего сражения. Первое, что увидела, выйдя из вагона, был чудом уцелевший фонтан со скульптурами детей, танцующих в хороводе.

Привокзальная площадь. Фонтан "Детский хоровод". Сентябрь 1942 года.
© Э.Н. Евзерихин

"Был один страшный день, когда немецкие танки и пехота двадцать три раза ходили в атаку. И двадцать три атаки были отбиты. Немцы полагали, что перекрыли предел сопротивления человеческих сердец и нервов.

Жители города, оставшиеся без крова после очередной бомбежки, в сквере города. Сталинград. 27 августа 1942 года. © Я.И. Рюмкин

"Я помню, как рабочие, мастера, инженеры завода помогали нашим частям ориентироваться в сложном лабиринте цехов, проходов, наземных и подземных коммуникаций. Они вместе с красноармейцами пролезали через канализационные каналы, чтобы выходить на выгодные позиции и бить врага.

Гвардейцы-разведчики. Сталинград. Сентябрь 1942 года.
© К. Лишко

Маршал Чуйков писал, что бои 13, 14 и 15 сентября в самом городе показали, что истребление захватчиков в развалинах города идет значительно успешнее, нежели в степях между Волгой и Доном.

Солдаты отражают танковую атаку. Сталинград. Август 1942 года.
© Э.Н. Евзерихин

Сразу после освобождения Сталинграда от немецко-фашистских войск в город приехали научные сотрудники Государственного исторического музея для сбора документальных материалов - подлинных свидетельств сражения за город на Волге. Среди поступивших в фонды музея памятников - простреленные таблички с названием сталинградских улиц: "Площадь 9 января", "Ул. Ломоносовская", предметы быта, принадлежавшие жителям осажденного города - все, что помогает сохранить живую память о событиях тех лет и переживших их людях.

В материале использованы фотографии Фотохроники ТАСС и Государственного исторического музея.
Выражаем благодарность Государственному историческому музею за помощь в подготовке материала.

Все о тюнинге авто