Евангельские заповеди блаженства. Книга одиннадцатая Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят
(612? -572? до н.э.)
Древнегреческая поэтесса. Жила на острове Лесбос. Стояла во главе кружка знатных девушек, которых обучала музыке, слаганию песен и пляскам. В центре её лирики - темы любви, женская красота. Поэзия Сафо отличается метрическим богатством; один из введённых ею размеров носит название «сапфической» строфы.
Безусловно, ни одна писавшая женщина не может сравниться в литературной славе с «царицей поэтов» - Сафо. Как античная культура дала ростки всем современным направлениям искусства, всем философским течениям, так и Сафо словно обозначила контур души поэта на все последующие времена. С тех самых пор каждый слагающий рифмованные строки - «немножко Сафо», пусть слегка, но повторяющий изгибы её судьбы. Не зря Платон назвал поэтессу «десятой музой».
Биографические данные Сафо противоречивы и спорны, как, впрочем, и должно быть у полулегенды-получеловека. Жизнь поэта, разговаривающего с богами, не может быть прозрачной и понятной. Даже о внешности Сафо трудно судить. По свидетельствам одних, она не имела божественной красоты: была невелика ростом, очень смугла. Но её блестящие, живые глаза завораживали собеседника. Другие утверждали, что Сафо имела золотые кудри и привлекала холодной недоступной красотой. Вероятно, последние путали поэтессу со знаменитой куртизанкой Сафо Эфесской, которая жила гораздо позднее и ничего общего с поэтессой не имела.
«Страстная» Сафо, как называли её современники, родилась на острове Лесбос. Её отец Скамандроним, несмотря на аристократическое происхождение, занимался торговлей и нажил немалое состояние. Но девочка рано осталась сиротой и не успела вкусить прелестей счастливого детства. В семнадцать лет она вместе со своими тремя братьями вынуждена была бежать с родного острова, так как начались волнения, направленные против богатых аристократов. Только через пятнадцать лет Сафо смогла возвратиться на Лесбос. Она поселилась в городе Митилены, поэтому иногда в литературе встречается её имя как Сафо Митиленская.
Воспитывавшаяся в школе гетер, где развивали чувственность и склонность к искусствам, Сафо, видимо, рано проявила способности к поэзии. Греческая культура VI-VII веков до н.э. была культурой звучащего слова, понравившиеся стихи передавались из уст в уста, да и сами рифмованные строки писались не для сухих свитков, а слагались на слух. Сафо с лирой в руках декламировала свои возвышенные строфы. Можно себе представить, что она покоряла слушателей не только красотой стиха, но и одухотворённым исполнением. Она писала оды, гимны, элегии, эпитафии, праздничные и застольные песни, словом, выполняла «социальный заказ». Но её живая, непосредственная строка отличалась от вирш других поэтесс. В историю мировой литературы стих знаменитой гетеры вошёл под названием «сафический».
Учитывая, что отдельные произведения Сафо были записаны спустя несколько веков после её смерти, можно предположить, что до нас дошли, конечно, жалкие остатки её поэзии. Однако о масштабах её дарования мы можем судить по воспоминаниям современников Сафо или её близких потомков. Она оказала огромное влияние на римских поэтов Горация и Катулла. Страбон называл её не иначе как чудом, утверждая, что «напрасно искать в истории женщину, которая в поэзии могла выдержать хотя бы приблизительное сравнение с Сафо». Сократ величал её своей «наставницей в вопросах любви», безусловно, имея в виду «теоретическую часть» знаний.
«Сафо воспламеняет во мне любовь к моей подруге! - восклицал Овидий и советовал: - Заучивайте наизусть Сафо, - что может быть страстнее её!» Ну а Солон, познакомившись с её поэзией, понял, что он «не желал бы умереть, не зная её на память».
Главным достоинством стихотворений Сафо стали их напряжённая страстность и обнажённое чувство, что только, собственно, и может пленить слушателя в поэзии, вне зависимости от всяческих изысков. Сафо на многие века вперёд поставила рекорд божественного экстаза, подняв планку на недосягаемую высоту.
Блаженством равен тот богам,
Кто близ тебя сидит, внимая
Твоим чарующим речам,
И видит, как в истоме тая,
Из этих уст к его устам
Летит улыбка молодая.
И каждый раз, как только я
С тобой сойдусь, от нежной встречи
Трепещет вдруг душа моя
И на устах немеют речи,
И чувство острое любви
Быстрей по жилам пробегает,
И звон в ушах… и бунт в крови…
И пот холодный проступает…
А тело, - тело все дрожит…
Цветка поблекшего бледнее
Мой истомлённый страстью вид…
Я бездыханна… и, немея,
В глазах, я чую, меркнет свет…
Гляжу, не видя… сил уж нет…
И жду в беспамятстве… и знаю -
Вот, вот умру… вот умираю.
Эти строки можно смело назвать эротическими. Сам воздух Лесбоса был напоён предчувствием удовольствий и их доступностью. Сафо, с её чувственной природой, не могла, конечно, устоять и против нравов, прославивших остров. Иногда даже говорят, будто чуть ли не сама поэтесса породила лесбийскую любовь, но это, несомненно, неправда. Разве можно себе представить человека, который изобрёл секс?..
У Сафо были романы с мужчинами. Так, поэт Алкей увлекался одарённой, богатой девушкой, однако мимолётная связь не переросла в сильное чувство. Вскоре Сафо вышла замуж и родила девочку, которую нежно любила и посвятила ей целый цикл стихов. Пожалуй, в мировой поэзии мало найдётся строк, воспевающих материнство с таким талантом. Но судьба жестока к поэтам - по неизвестным нам причинам, и муж, и ребёнок Сафо прожили недолго. Пытаясь заглушить горе, поэтесса всецело отдалась лесбийской любви.
В «Доме муз» - школе риторики и поэзии, которую основала Сафо, наряду с вдохновением, поселяются и вполне плотские привязанности великой гречанки. Никто из учениц Сафо не стал вровень со своей гениальной современницей, зато некоторым повезло быть любимыми ею и таким образом - прославиться. «Любовь, разбившая мои члены, снова обуревает меня, сладострастная и лукавая, точно змея, которую нельзя задушить». Это стихотворение посвящено некой Аттиде, которая к тому же ещё и вызывала приступы яростной ревности поэтессы, предпочитая Сафо хорошенькую подружку Андромеду. «Мои песни не трогают неба. Молитвы Андромеды услышаны, а ты, Сафо, напрасно молишь могущественную Афродиту».
Поэтесса не стесняется самых что ни на есть женских проявлений своих чувств и по-бабьи порочит соперницу «Неужели, Аттида, это она очаровала твоё сердце?.. Женщина, дурно одетая, не знающая искусства походки, в одежде с длинными складками?..» Любовь была смыслом жизни Сафо. «Что касается меня, я буду отдаваться сладострастью, пока смогу видеть блеск лучезарного светила и восторгаться всем, что красиво!»
Благодаря Апулею до нас дошёл ещё один драматический факт из биографии великой поэтессы. В царствование фараона Амазиса в Египте жила красавица Родопа. Однажды её увидел родной брат Сафо, Харакс, который, занимаясь виноторговлей, часто отлучался из дома. Молодой человек влюбился в прекрасную куртизанку и, за огромную сумму выкупив её у прежнего хозяина, привёз на остров Лесбос. Вот тут и начались ссоры между родственниками, так как Сафо воспылала жгучей страстью к Родопе. Куртизанку, видимо, не прельщала женская любовь, но поэтесса была столь настойчива, что взбешённый брат вынужден был уехать из дома вместе со своим очаровательным «приобретением». Конец этой истории больше похож на красивую легенду, будто орёл принёс однажды фараону Амазису такую миниатюрную сандалию, упавшую с ног куртизанки, что властитель восхитился и приказал во что бы то ни стало найти обладательницу крохотной ножки. После долгих странствий придворные нашли-таки Родопу и увезли её в чертоги фараонского дворца. Харакс остался ни с чем. Не правда ли, история очень похожа на известную сказку Шарля Перро.
Смерть Сафо молва связывает с самоубийством и, как ни странно, с мужчиной. Как все происшествия у греков, последняя любовь поэтессы не обошлась без вмешательства богов. Жил на острове молодой перевозчик Фаон, который однажды под видом старухи переправил на азиатский берег Афродиту. Та в благодарность за услугу подарила юноше чудодейственную мазь, превратившую его в красивейшего мужчину. Сафо не могла не полюбить Фаона и, не встретив взаимности, бросилась вниз с Левкадской скалы.
«Я любила, я многих в отчаянии призывала на своё одинокое ложе, но боги ниспослали мне высшее толкование моих скорбей… Я говорила языком истинной страсти с теми, кого сын Киприды ранил своими жестокими стрелами… Пусть меня бесчестят за то, что я бросила своё сердце в бездну наслаждений, но, по крайней мере, я узнала божественные тайны жизни! Моя тень, вечно жаждущая идеала, сошла в чертоги Гадеса, мои глаза, ослеплённые блестящим светом, видели зарождающуюся зарю божественной любви!»
2. Сафо
Если любовь - божественная страсть, более сильная, чем энтузиазм дельфийских жриц, вакханок и жрецов Цибелы, то Сафо, или Сапфо, - красноречивейшее ее олицетворение. К сожалению, все дошедшие до нас сведения об этой "царице поэтов" настолько разноречивы, так перепутаны всевозможными легендами, что положительно не представляется возможности нарисовать хоть сколько-нибудь схожий портрет знаменитой гетеры-поэтессы, "десятой музы", по мнению Платона. Расстояние, отделяющее ее от нас, слишком велико, чтобы можно было проверить данные, выставляемые всевозможными авторитетами как нечто неоспоримое. Все эти противоречия, однако, несомненно доказывают, что существование Сафо не прошло в истории бесследно и что между многочисленными выдающимися женщинами античного мира она является личностью далеко не заурядной.
"Страстная" Сафо, как называли ее современники, родилась на острове Лесбос в городе Эрест в 42 Олимпиаду, за 612 лет до Р. X. Отца ее звали Скамандронимом, мать - Клеидой. Кроме Сафо, у них было трое сыновей: Харакс, Ларих и Эвриг; с первым из них мы встретимся позднее. Скамандроним, несмотря на свое аристократическое происхождение, занимался торговлей и имел хорошие средства. Сафо, едва достигнув шестилетнего возраста, осталась круглой сиротой. Когда в 595 году начались политические волнения, приведшие к ниспровержению аристократии, молодая девушка вместе с братьями бежала в Сицилию и только спустя пятнадцать лет смогла вернуться на Лесбос. Она поселилась в городе Митилены, почему впоследствии ее стали называть Сафо Митиленской, в отличие от другой Сафо - Эресской, обыкновенной куртизанки, жившей гораздо позднее знаменитой поэтессы, но с которой ее зачастую смешивают.
Сафо, воспитывавшаяся в школе гетер, рано почувствовала призвание к поэзии. Ее страстная натура не могла таить в себе чувств, волновавших ее. Она писала оды, гимны, элегии, эпитафии, праздничные и застольные песни стихом, названным в честь ее "сафическим". С лирой в руках, она декламировала свои жаркие строфы, в силу чего ее считают представительницей мелической (музыкально-песенной) лирики, очень близкой к теперешней мелодекламации. Все ее произведения - или призывы к любви, или жалобы на нее, полные страстной мольбы и горячих желаний. То немногое, что сохранилось от этих песен, позволяет считать нам вполне основательным и справедливым восторженное отношение древних к великой лирической поэтессе. По выражению Шиллера:
Тот лишь музами владеет, Чья душа к ним пламенеет!..
A у Сафо душа действительно пламенела. Недаром она оказала такое огромное влияние на Горация и Катулла, родственного ей по духу певца нежных чувств и страстей. Страбон не называет ее иначе, как "чудом", утверждая, что "напрасно искать во всем ходе истории женщину, которая в поэзии могла бы выдержать хотя бы приблизительно сравнение с Сафо". Антипатр Сидонский, со своей стороны, посвящает ей двустишие:
Сафо меня называли, и в песнях далеко всех женщин Я превзошла, как Гомер превзошел всех мужчин в своих песнях.
Солон, услышав однажды на пиру какое-то ее стихотворение, тотчас же выучил его наизусть, прибавив, что "не желал бы умереть, не зная его на память". Сократ величает ее своей "наставницей в вопросах любви". "Сафо воспламеняет во мне любовь к моей подруге! - восклицал Овидий и советует: - Заучивайте наизусть Сафо, - что может быть страстнее ее!"
Увы, боги, даровавшие ей благородный и чистый гений поэзии, не позаботились о ее наружности. По свидетельству современников, Сафо была небольшого роста, очень смуглая, но с живыми и блестящими глазами, а если Сократ и называет ее "прекраснейшей", то исключительно за красоту стиха. Вот что говорит Овидий устами Сафо: "Если безжалостная природа отказала мне в красоте, ее ущерб я возмещаю умом. Я невелика ростом, но своим именем могу наполнить все страны. Я не белолица, но дочь Кефая (Андромеда) нравилась Персею". Однако можно поверить, что лицо поэтессы в момент высшего вдохновения преображалось и становилось действительно прекрасным. Когда страсть клокотала в Сафо, когда ее трепещущие руки бряцали на лире, когда гармонические звуки сливались с ее вдохновенными строфами, когда все ее существо проникалось волнением божественного экстаза и энтузиазма любви, она не могла быть некрасивой.
У поэта Домохара читаем:
Светом чарующим блещут ее лучезарные очи, Творческий дух отражая, ключом животворным кипящий... Это лицо, озаренное мыслью и вместе улыбкой. Нам говорит, что слились в ней счастливо Киприда и Муза.
По возвращению Сафо из Сицилии между "десятой музой" и "ненавистником тиранов", поэтом Алкэем, товарищем ее по изгнанию, завязался роман, не имевший, однако, никаких серьезных последствий. Алкэй, конечно, не мог не увлечься изящной, богато одаренной талантами девушкой. Называя предмет своей страсти "пышнокудрой величавой, приятно улыбающейся", поэт заявляет, что хотел бы признаться ей в своей любви, но не решается: "Сказал бы, но стыжусь". Сафо ответила: "Когда бы то, что высказать ты хочешь, прилично было, стыд навряд смутил тебя". Несомненно, они были близки между собою, но близость эта не перешла пределов товарищества.
Вскоре после этого Сафо вышла замуж, за кого, неизвестно, и спустя год родила дочь, названную в честь бабки Клеидой. Вот что она пишет:
Дитя у меня есть родное. Прелестное, точно цветочек. Сияющий пышной красою!.. Я милой Клеиды Не дам за все злато Лидии, Дитя мне дороже Лесбоса!..
Но безжалостная судьба не долго позволила ей наслаждаться семейным счастьем. Муж и горячо любимая дочь вскоре один за другим спустились в мрачное царство Гадеса. Лишенная семьи, Сафо всецело отдается поэзии и переносит всю страстность своей натуры на лесбийских девушек. На родине Сафо, в те далекие от нас времена, женщины были известны своими противоестественными нравами, положившими начало так называемой "лесбийской любви". Отличаясь необыкновенным любострастней, они не удовлетворялись одними мужчинами и заводили сношения с себе подобными. То, что теперь считается отвратительным пороком, тогда находили ничуть не позорным, и лучшие писатели Греции и Рима прославляли лесбийских женщин на всевозможные лады. Лесбиянки, помимо любовников, имели любовниц, возле которых возлежали на пирах, убаюкивали ночью в своих объятиях и окружали нежнейшими заботами. "Лесбиянки не любят мужчин", восклицает греческий философ и сатирик Лукиан. Изобретение этой "лесбийской", или "сафической" любви почему-то приписывали Сафо. Однако тот же Лукиан в своих "Диалогах" протестует: "Женщины Лесбоса, - говорит он, - действительно были подвержены этой страсти, но Сафо нашла, ее уже в обычаях и нравах своей страны, а вовсе не изобрела сама". Новейшие критики, главным образом, немецкие, относятся с полнейшим недоверием к свидетельству древних писателей, тем не менее, немногие дошедшие до нас стихотворения Сафо разбивают скептицизм высоконравственных немцев. Да и трудно отрицать существование "лесбийской любви", когда "царица поэтов" является прямой ее выразительницей. Сафо должна любить, обожать, поклоняться всему, что истинно прекрасно, а что прекраснее женщины?
В эпоху жизни Сафо становится во главе риторической школы, существовавшей в Митиленах, хотя некоторые писатели, утверждают, что она сама основала ее, назвав "Дом муз", куда стремились не только лесбиянки, но и чужеземки. Из многочисленных ее учениц особенно прославились: Эрина Феосская, Миртис Антодонская, Анагра Милетская, знаменитая Коринна Танагрская, Андромеда и Аттида, две последние, впрочем, только благодаря стихам Сафо, давшим им бессмертие. Страсть к подругам, несомненно, возбуждала в ней необыкновенный экстаз. Высказанное предположение получает основание при чтении оды, озаглавленной: "К моей любовнице".
Блаженством равен тот богам, Кто близ тебя сидит, внимая Твоим чарующим речам, И видит, как в истоме тая. От этих уст к его устам Летит улыбка молодая. И каждый раз, как только я С тобой сойдусь, от нежной встречи Замлеет вдруг душа моя И на устах немеют речи... А пламя острое любви Быстрей по жилам пробегает... И звон в ушах... и бунт в крови... И пот холодный проступает... А тело, - тело все дрожит... Цветка поблекшего бледнее Мой истомленный страстью вид... Я бездыханна... и, немея, В глазах, я чую, меркнет свет... Гляжу, не видя... Сил уж нет... И жду в беспамятстве... и знаю Вот-вот умру... вот умираю.
(Перевод В. В. Крестовского )
Что бы ни говорили немецкие критики, трудно поверить, что вышеприведенные строфы продиктованы только дружбой; к тому же и само заглавие не оставляет сомнений. Невозможно, что та, которой посвящены эти строфы, не занимала видного места в жизни Сафо. Это - пароксизм страсти, чувствуется, что женщина обезумела от любви и в самом деле вне себя, что ее энтузиазм является последней каплей и что, трепеща от желаний, она действительно способна умереть. Это ревнивая и горькая жалоба на хладнокровие или равнодушие той, к которой питала она пылкую страсть.
Возьмите другое стихотворение: "Любовь, разбившая мои члены, снова обуревает меня, сладострастная и лукавая, точно змея, которой нельзя задушить. Аттида, ты ненавидишь воспоминание обо мне и стремишься к Андромеде"... Итак, как видите, у Сафо были соперницы, она пережила все мучения ревности, глядя на подругу, которая предпочла ей другую. В бессонную ночь она зовет Аттиду, "обожаемую любовницу", на свое одинокое ложе и призывает смерть, не будучи в состоянии покорить бесчувственное сердце.
"Мои песни не трогают неба, - жалуется она, - молитвы Андромеды услышаны, а ты, Сафо, напрасно молишь могущественную Афродиту!". Что может быть драматичнее чувств, поочередно бушующих в ней. "Мое горе, - говорит она с тоскою, - тайна моего сердца... Когда-то, Аттида, я любила тебя!"...
Форма ее стихотворений напоминает любовные монологи, по которым легко уследить за разнообразными перипетиями ее страданий. "Ты забываешь меня или любишь другую смертную?.. Ах, хоть бы ветер рассеял удручающее меня горе!" Измена Аттиды особенно волнует Сафо. "Я видела ее, она рвала цветы... молоденькая девушка, с цветочной гирляндой, опутывавшей ее прекрасную шею"... Но идиллическое спокойствие нарушено при воспоминании об Андромеде... "Неужели, Аттида, - спрашивает Сафо, - это она очаровала твое сердце?.. Женщина, дурно одетая, не знающая искусства походки, в одежде с длинными складками?.. Но я не злопамятна, - прибавляет она, - это чувство чуждо моему сердцу, оно его не знает!".
Достаточно и этих примеров, чтобы сознать, что подобная натура не могла удовлетворяться одною дружбой, ей необходимо увлечение, бури сильных страстей. "Любовь разрушает мою душу, - объясняет Сафо, - как вихрь, опрокидывающий нагорные дубы". Страсть пожирает ее: "Что касается меня, я буду отдаваться сладострастью, пока смогу видеть блеск лучезарного светила и восторгаться всем, что красиво!"... Сафо обожала всякий предмет, без различия пола, могущий дать ей наслаждение и сладкое опьянение чувств.
В разгаре пира, когда в кубках кипело вино, называемое "молоком Афродиты", Сафо в страстной позе возлежала около Аттиды, Иорго или Телезиппы, "прекрасной воительницы", упиваясь сладостью любовных отношений. Иногда, впрочем, она жаждет присутствия мужчин, к которым также неравнодушна. Вот слова, влагаемые нашим бессмертным Пушкиным в уста Сафо:
Счастливый юноша, ты всем меня пленил: Душою гордою, и пылкой, и не злобной, И первой младости красой женоподобной.
Музыка не меньше опьяняет и восторгает ее. "Я спою для моей возлюбленной. Вперед, моя божественная лира, - говори! Стрекоза с гармоническим жужжаньем трепещет крылышками в знойное лето, сжигающее нивы; я, как она, трепещу, сожженая дыханием любви". Но если Сафо легче других поддавалась законам любви, любовь рождала в ней истинную поэзию.
Некоторые писатели предполагают, что стихотворение Сафо "К моей любовнице" посвящено Родопе, которую поэтесса ревновала к своему брату Хараксу. Вот что рассказывает Апулей. Около 600 года (до Р. X.) в Египте, в царствование фараона Амазиса, проживала красавица-куртизанка по имени Родопа, фракийская уроженка. Харакс, занимаясь виноторговлей, частенько ездил на корабле, нагруженном лесбосским вином, в Египет и однажды в городе Навкратис увидел красавицу, в которую не на шутку влюбился, за огромную сумму выкупил ее из рабства и привез в Митилены. Сафо, познакомившись с ней, воспылала к куртизанке жгучей страстью, на которую та и не подумала отвечать. Эта холодность сводила с ума поэтессу, сгоравшую от желаний. Постоянные ссоры между братом и сестрой заставили Харакса увезти Родопу обратно в Навкратис, где он надеялся быть единственным обладателем красавицы. Но судьба, очевидно, шла против него. Как-то раз, когда Родопа "погружала свое разгоряченное тело в студеные нильские воды", орел унес одну из ее сандалий и по странной случайности уронил перед Амазисом, стоявшим в преддверии храма в ожидании жертвоприношения. Сандалия оказалась необыкновенно миниатюрной, и фараон во что бы то ни стало пожелал найти ее владелицу, обладавшую, без сомнения, восхитительными ножками. Придворные отправились на поиски и после долгих странствований отыскали красавицу и привезли к своему владыке. Очарованный Родопой Амазис, по одним слухам - женился на ней, по другим - сделал своей любовницей, но так или иначе она оказалась навсегда потерянной для Харакса. Несомненно, эта легенда явилась оригиналом сказки "Золушка". Надо еще прибавить, что в Греции египетскую куртизанку прославляли под именем Дорика, а стихи Сафо обессмертили любовницу ее брата.
Потерявший Родопу и почти все свое состояние, Харакс должен был еще выслушать от сестры много горьких истин, вызванных частью его разорением, частью ревностью. Овидий таким образом передает настроение Сафо: "Бедный брат, охваченный любовью к прелестнице, воспылал страстью к ней, нанеся себе ущерб, соединенный с позором. Обеднев, он плавает на легких веслах по лазурному морю и теперь неудачно ищет богатств, неудачно потеряв их. Он ненавидит меня за правдивые упреки. Вот что дала мне свобода, вот что дал мне любящий язык!"...
Полагают, что Сафо умерла около 572 года, покончив жизнь самоубийством. По мнению древних, такая необыкновенная женщина, с божественной печатью на челе, конечно, не могла сойти в мрачный Эреб, следуя примеру простых смертных. И жизнь ее, и смерть должны быть отмечены чем-нибудь легендарным, иначе она потеряет все обаяние. Для оправдания своих предположений, желая уверить потомство в правдоподобности их, придрались к оде Сафо, озаглавленной "Гимн Афродите". Вот он:
Златотронная, юная, вечно прекрасная, Дочь Зевеса, плетущая ковы любви, Я взываю к тебе: "Пощади!.. Не терзай, Афродита всевластная. Истомленной терзаньем груди. Но явися и ныне могучей царицею!"... Прежде часто па зов моей грустной мольбы, Дом отцовский оставивши, ты Со златой своей колесницею Прилетала ко мне с высоты. Быстролетною стаей воробушки нежные На трепещущих крыльях богиню Любви К низким жилищам темной земли, Чрез пространства эфира безбрежные, С олимпийского трона везли. Отпустив их назад, вопрошала, блаженная, Ты меня, улыбаясь бессмертным лицом: Что случилось? Тоскую ль о чем, Или, новой бедой угнетенная, Я зову тебя в горе моем? И чего я с таким безрассудным томлением Все ищу и прошу, и кого, полюбя. Сетью нежною думала я Уловить?.. "Кто холодным презрением Оскорбляет, о Сафо, тебя? Пусть теперь он бежит, но с тревогою страстной Скоро будет везде за тобою следить; Пусть не принял даров, но дарить Будет сам он подругу прекрасную, - Он не любит, но будет любить!"... О, приди же и ныне, и в тяжком томлении Изнывающий - дай мне свободно вздохнуть, И, чего истомленная грудь Жаждет так, дай тому исполнение И сама мне помощницей будь!..
(Перевод В. Водовозова )
Кто же был, внушивший Сафо такие страстные мольбы? Легенды указывают на молодого грека Фаона. за деньги перевозившего желающих с Лесбоса или Хиоса на противоположный азиатский берег. Однажды Афродита под видом старухи попросила перевезти ее. Исполнив желание незнакомки, Фаон отказался от платы, за что будто бы богиня подарила ему чудодейственную мазь, превратившую его в красивейшего из всех смертных. Сафо страстно влюбилась в него, но, не найдя взаимности, бросилась с Левкадской скалы в море. По преданиям, тот, кто страдал от безумной любви, находил в Левкаде забвение.
Однако некоторые писатели, не упоминая даже, при каких обстоятельствах умерла Сафо, похождение с Фаоном относят к Сафо Эфесской.
В честь Сафо митиленцы вычеканили изображение на монетах. Можно ли сделать что-нибудь большее для царицы? По словам Плиния, существовал портрет Сафо кисти художника Леонта. Французский публицист Шеве (1813-1875) рассказывает, что римляне воздвигли статую из порфира, работы Силениона. Цицерон подтверждает, упрекая Вара за то, что тот увез из Пританеи превосходнейшую статую Сафо. Каковы были эти различные олицетворения лесбосской гетеры у народа, доведшего до бреда, до безумия поклонение красоте?.. В его глазах мрамор одухотворялся, искрой жизни сияло чело, родившее песни, перед которыми эллины с благоговением преклонялись, и дивная статуя вещала им: "Я любила, я многих в отчаянии призывала на свое одинокое ложе, но боги ниспослали мне высшее толкование моих скорбей... Я говорила языком истинной страсти с теми, кого сын Киприды ранил своими жестокими стрелами... Пусть меня бесчестят за то, что я бросила свое сердце в бездну наслаждений, но, по крайней мере, я узнала божественные тайны жизни! Моя тень, вечно жаждущая идеала, сошла в чертоги Гадеса, мои глаза, ослепленные блестящим светом, видели зарождающуюся зарю божественной любви!"...
Лучшую эпитафию великой греческой поэтессе оставил Пинит:
Пепел лишь Сафо да кости, да имя закрыты землею, Песне ж ее вдохновенной бессмертие служит уделом!..
Бог дал людям десять заповедей еще в ветхозаветные времена. Даны они были для того, чтобы оградить людей от зла, предупредить об опасности, которую несет грех. Господь Иисус Христос установил Новый Завет, дал нам евангельский закон, основой которого являются любовь: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга (Ин 13, 34) и святость: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф 5, 48). Спаситель не отменил соблюдение десяти заповедей, но возвел людей на высший уровень духовной жизни. В Нагорной проповеди, рассказывая о том, как должен строить свою жизнь христианин, Спаситель дает девять заповедей блаженства . Эти заповеди говорят уже не о запрете греха, а о христианском совершенстве. Они рассказывают, как достигнуть блаженства, какие добродетели приближают человека к Богу, ибо только в Нем человек может найти истинную радость. Заповеди блаженства не только не отменяют десять заповедей Закона Божиего, но премудро дополняют их. Недостаточно просто не совершать греха или изгнать его из нашей души, покаявшись в нем. Нет, нужно, чтобы в нашей душе были противоположные грехам добродетели. Недостаточно не делать зла, нужно творить добро. Грехи создают стену между нами и Богом; когда стена разрушена, мы начинаем видеть Бога, но приблизить к Нему нас может только нравственная христианская жизнь.
Вот девять заповедей, которые дал нам Спаситель как руководство к христианскому подвигу:
- Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
- Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
- Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
- Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
- Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
- Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
- Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
- Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
- Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
Первая заповедь
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Что значит быть нищим духом, и почему такие люди являются блаженными ? Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Что значит: нищие духом? Смиренные и сокрушенные сердцем.
Духом Он назвал душу и расположение человека. <...> Почему же не сказал Он: смиренные , а сказал нищие ? Потому что последнее выразительнее первого; нищими Он называет здесь тех, которые боятся и трепещут заповедей Божиих, которых и через пророка Исаию Бог называет угодными Себе, говоря: на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим (Ис 66, 2)» («Беседы на святаго Матфея евангелиста». 25. 2). Нравственным антиподом нищему духом является человек гордый, который считает себя духовно богатым.
Нищета духовная означает смирение , видение своего истинного состояния. Как обычный нищий не имеет ничего своего, но одевается в то, что дадут, и питается подаянием, так и мы должны осознавать: все, что имеем, получаем от Бога. Это все не наше, мы лишь управители имения, которое дал нам Господь. Дал, чтобы оно служило спасению нашей души. Можно быть отнюдь не бедным человеком, но быть нищим духом , со смирением принимать то, что нам дарует Бог, и использовать это для служения Господу и людям. Всё — от Бога. Не только богатство материальное, но и здоровье, таланты, способности, сама жизнь — все это исключительно дар Божий, за который мы должны Его благодарить. Без Меня не можете делать ничего (Ин 15, 5), — говорит нам Господь. Борьба с грехами и стяжание добрых дел невозможны без смирения. Все это мы делаем только с помощью Божией.
Нищим духом, смиренномудрым обещается Царство Небесное . Люди, знающие, что все, что они имеют, не их заслуга, а дар Божий, который нужно преумножить во спасение души, будут воспринимать все посланное и как средство достижения Царства Небесного.
Вторая заповедь
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны плачущие . Плач может быть вызван совершенно разными причинами, но далеко не всякий плач является добродетелью. Заповедь о плаче означает покаянный плач о своих грехах. Покаяние так важно, потому что без него невозможно приблизиться к Богу. Грехи мешают нам это сделать. Первая заповедь о смирении уже подводит нас к покаянию, закладывает основу для духовной жизни, ибо осознать свои грехи, покаяться в них может только человек, который чувствует свою немощь, нищету перед Отцом Небесным. Евангельский блудный сын возвращается в дом Отчий, и, конечно, Господь примет всякого приходящего к Нему и отрет всякую слезу с его очей. Поэтому «блаженны плачущие (о грехах), ибо они утешатся (выделено нами. — Авт .)». У каждого человека есть грехи, без греха один Бог, но нам дан от Бога величайший дар — покаяние, возможность вернуться к Богу, попросить у Него прощения. Святые отцы недаром называли покаяние вторым крещением, где мы омываем грехи не водой, а слезами.
Блаженными слезами можно также назвать слезы сострадания, сопереживания нашим ближним, когда мы проникаемся их горем и стараемся чем можем помочь им.
Третья заповедь
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Блаженны кроткие. Кротость — это мирный, спокойный, тихий дух, который человек стяжал в своем сердце. Это покорность воле Божией и добродетель мира в душе и мира с ближними. Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя мое легко (Мф 11, 29-30), — учит нас Спаситель. Он был во всем покорен воле Отца Небесного, Он служил людям и с кротостью принял страдания. Взявший на себя благое иго Христово, следующий Его путем, ищущий смирения, кротости, любви найдет покой, успокоение своей душе и в этой земной жизни, и в жизни будущего века. Блаженный Феофилакт Болгарский пишет: «Некоторые под словом землю разумеют землю духовную, то есть небо, но ты разумей и эту землю. Так как кроткие обычно считаются презренными и лишенными значения, то Он и говорит, что они-то преимущественно и имеют все». Кроткие и смиренные христиане без войн, огня и меча, несмотря на страшные гонения со стороны язычников, смогли обратить в истинную веру всю огромную Римскую империю.
Великий русский святой преподобный Серафим Саровский говорил: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». Сам он в полной мере стяжал этот мирный дух, встречая каждого приходящего к нему словами: «Радость моя, Христос воскресе!» Известен эпизод из его жития, когда к его лесной келье пришли разбойники, желая ограбить старца, думая, что посетители приносят ему много денег. Святой Серафим рубил в это время дрова в лесу и стоял с топором в руках. Имея оружие и обладая большой физической силой, он не захотел оказать пришедшим сопротивление. Он положил топор на землю и сложил руки на груди. Злодеи схватили топор и обухом его жестоко избили старца, проломив голову и переломав кости. Не найдя денег, они скрылись. Преподобный Серафим еле добрался до монастыря. Он долго болел и до конца дней оставался согбенным. Когда разбойников поймали, он не только простил их, но и просил отпустить, говоря, что если этого не сделают, он уйдет из монастыря. Вот какой удивительной кротости был этот человек.
Четвертая заповедь
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Жаждать и искать правды можно по-разному. Есть определенные люди, которых можно назвать правдоискателями: они постоянно возмущаются существующими порядками, везде ищут справедливости и пишут жалобы, со многими вступают в конфликт. Но не о них говорится в этой заповеди. Имеется в виду совсем другая правда.
Сказано, что нужно желать правды как пищи и пития: Блаженны алчущие и жаждущие правды. То есть очень сильно, как голодный и жаждущий терпит страдания, пока не удовлетворит свои потребности. О какой правде здесь сказано? О высшей, Божественной Правде. А высшая Правда , Истина — это Христос. Я есмь путь и истина и жизнь (Ин 14, 6), — говорит Он о Себе. Следовательно, христианин должен искать истинный смысл жизни в Боге. В Нем одном истинный источник воды живой и Божественного Хлеба, который есть Тело Его.
Господь оставил нам слово Божие, в котором изложено Божественное учение, правда Божия. Он создал Церковь и вложил в нее все нужное для спасения. Церковь также является носительницей правды и правильного знания о Боге, мире и человеке. Вот этой правды должен жаждать каждый христианин, читая Священное Писание и назидаясь творениями отцов Церкви.
Те, кто ревнуют о молитве, о творении добрых дел, о насыщении себя словом Божиим, поистине «жаждут правды» и, конечно, получат насыщение от приснотекущего Источника — Спаса нашего — и в этом веке, и в будущем.
Пятая заповедь
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Милость, милосердие — это дела любви по отношению к ближним. В этих добродетелях мы подражаем Самому Богу: Будьте милосердны, как и Отец ваш милосерд (Лк 6, 36). Бог посылает Свои милости и дары как праведным, так и неправедным, грешным людям. Он радуется об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк 15, 7).
И такой же бескорыстной любви научает всех нас, чтобы мы совершали дела милости не ради награды, не ожидая получить что-то взамен, а из любви к самому человеку, исполняя заповедь Божию.
Делая добрые дела людям, как творению, образу Божию, мы тем самым приносим службу Самому Богу. В Евангелии дан образ Страшного Суда, когда Господь отделит праведных от грешных и скажет праведным: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф 25, 34-40). Поэтому сказано, что «милостивые сами помилованы будут ». И напротив, тем, кто не творил добрых дел, нечем будет оправдаться на суде Божьем, как сказано в той же притче о Страшном Суде.
Шестая заповедь
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Блаженны чистые сердцем , то есть чистые душой и умом от греховных мыслей и желаний. Важно не только избегать совершения греха видимым образом, но и воздерживаться от мыслей о нем, потому что любой грех начинается с помышления, а уже потом материализуется в действие. Из сердца человека исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления (Мф 15, 19), — сказано в слове Божьем. Не только телесная нечистота является грехом, но прежде всего нечистота души, духовная скверна. Человек может никого не лишать жизни, но пылать ненавистью к людям и желать им смерти. Тем самым он будет разрушать собственную душу, а впоследствии может дойти и до убийства. Поэтому апостол Иоанн Богослов предупреждает: Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца (1 Ин 3, 15). Человек, имеющий нечистую душу, нечистые мысли, — потенциальный совершитель уже видимых грехов.
Если око твое будет чисто, то всё тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то всё тело твое будет темно (Мф 6, 22-23). Эти слова Иисуса Христа сказаны о чистоте сердца, души. Чистое око — это искренность, чистота, святость мыслей и намерений, и намерения эти ведут к добрым поступкам. И наоборот: где око, сердце ослеплено, там царствуют темные помышления, которые станут впоследствии темными делами. Только человек с чистой душой, чистыми помыслами может приблизиться к Богу, узреть Его. Бога видят не телесными очами, а духовным зрением чистой души и сердца. Если этот орган духовного зрения помутнен, испорчен грехом, Господа человек не увидит. Поэтому нужно воздерживаться от нечистых, греховных, злых мыслей, отгонять их как всеваемых от врага и воспитывать в душе светлые, добрые. Мысли эти взращиваются молитвой, верой и надеждой на Бога, любовью к Нему, к людям и ко всякому творению Божьему.
Седьмая заповедь
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
Блаженны миротворцы... Заповедь иметь мир с людьми и примирять враждующих ставится в Евангелии очень высоко. Такие люди называются детьми, сынами Божьими. Почему? Мы все — чада Божьи, его творения. Отцу и матери нет ничего более приятного, когда он знает, что его дети живут в мире, любви и согласии между собой: Как хорошо и как приятно жить братьям вместе! (Пс 132, 1). И наоборот, как горестно для отца и матери видеть ссоры, распри и вражду между детьми, при виде всего этого сердце родителей словно обливается кровью! Если мир и хорошие отношения между детьми радуют даже земных родителей, тем паче Отцу нашему Небесному нужно, чтобы мы жили в мире. И человек, который хранит мир в семье, с людьми, примиряет враждующих, приятен и угоден Богу. Мало того, что такой человек получает радость, спокойствие, счастье и благословение от Бога здесь, на земле, приобретает мир в душе и мир с ближними, — он получит несомненно награду и в Царстве Небесном.
Миротворцы еще потому назовутся «сынами Божиими», что в своем подвиге уподобляются Самому Сыну Божьему, Христу Спасителю, Который примирил людей с Богом, восстановил связь, которая была разрушена грехами и отпадением человечества от Бога.
Восьмая заповедь
Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны изгнанные правды ради. О взыскании Истины, Божественной Правды уже говорилось в четвертой заповеди блаженства. Мы помним, что Истина — это Сам Христос. Он также называется Солнцем правды . Именно о стеснениях, гонениях за правду Божию говорится в этой заповеди. Путь христианина — всегда путь воина Христова. Путь сложный, трудный, узкий: тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь (Мф 7, 14). Но это — единственная дорога, ведущая ко спасению, иного пути нам не дано. Конечно, жить в бушующем, часто очень враждебном христианству мире сложно. Даже если нет гонений и притеснении за веру, просто жить по-христиански, исполнять заповеди Божьи, трудиться для Бога и ближних очень непросто. Гораздо легче жить «как все» и «брать от жизни всё». Но мы знаем, что как раз этот путь ведет в погибель: широки врата и пространен путь, ведущие в погибель (Мф 7, 13). И то, что очень многие люди следуют в этом направлении, не должно смущать нас. Христианин всегда иной, не как все. «Старайся жить не как все живут, а как Бог велит, потому что... мир во зле лежит.» — говорит преподобный Варсонофий Оптинский. Не беда, если за нашу жизнь и веру нас будут здесь, на земле, гнать, потому что отечество наше не на земле, а на небе, с Богом. Поэтому гонимым за правду Господь в этой заповеди обещает Царство Небесное .
Девятая заповедь
Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
Продолжением восьмой заповеди, где говорится о притеснении за правду Божию и христианскую жизнь, является последняя заповедь блаженства. Господь обещает блаженную жизнь всем гонимым за веру.
Здесь сказано о высшем проявлении любви к Богу — о готовности отдать свою жизнь за Христа, за свою веру в Него. Этот подвиг называется мученичеством . Путь этот высший, он имеет великую награду . Путь этот указан Самим Спасителем. Он претерпел гонения, мучения, жестокие пытки и мучительную смерть, дав тем самым пример всем Своим последователям и укрепив их в готовности пострадать за Него даже до крови и смерти, как некогда Он пострадал за всех нас.
Мы знаем, что Церковь стоит на крови и стойкости мучеников. Они победили языческий, враждебный мир, отдав свои жизни и положив их в основание Церкви.
Но враг рода человеческого не успокаивается и постоянно воздвигает новые гонения на христиан. И когда к власти придет антихрист, он так же будет гнать и преследовать учеников Христовых. Поэтому каждый христианин должен быть постоянно готов к подвигу исповедничества и мученичества.
Имя древнегреческой поэтессы Сапфо во все века привлекало внимание как любителей поэзии, так и историков литературы. "Страстная" Сафо, как называли ее современники, родилась на острове Лесбос в городе Эрест в 42 Олимпиаду, за 612 лет до Р. X. Сафпо, воспитывавшаяся в школе гетер, рано почувствовала призвание к поэзии. Ее страстная натура не могла таить в себе чувств, волновавших ее. Она писала оды, гимны, элегии, эпитафии, праздничные и застольные песни стихом, названным в честь ее "сафическим". С лирой в руках, она декламировала свои жаркие строфы, в силу чего ее считают представительницей мелической (музыкально-песенной) лирики. Наследие Сапфо, как и других древнегреческих лириков, дошло до нас, как известно, лишь фрагментарно: свыше двухсот отрывков, по большей части состоящих из одной-двух строк, к тому же порой неполных. Все ее произведения - или призывы к любви, или жалобы на нее, полные страстной мольбы и горячих желаний.
В качестве наиболее яркого воплощения ее поэтического дара обычно приводятся две полные оды, первая из которых искусно сочетает гимническую форму призыва к божеству (Афродиты) с описанием превратностей любви ("Пестрым троном славная Афродита"), а вторая, наиболее популярная у русских поэтов, получившая широкую известность в переводе Н.Буало, содержит изощренное описание любовного томления ("Богу равным кажется мне по счастью").Эта ода включена в VIII главу трактата «О высоком» философа Лонгина (III в.) Среди переводчиков и подражателей этого стихотворения А. П. Сумароков, Н. А. Львов, М. Н. Муравьев, Г. Р. Державин (более десяти редакций и вариантов), В. А. Жуковский, К. Ф. Рылеев, А. С. Пушкин, А. Ф. Мерзляков, П. А. Катенин, А. Н. Майков, В. И. Иванов, В. В. Вересаев и многие другие, менее известные поэты и переводчики. Ни одно античное или западноевропейское стихотворение не переводилось столь часто на русский язык! Имя Сапфо в литературном процессе стало причиной возникновения литературного феномена «Сафо в России».
В чем же причина столь пристального внимания ко 2-й оде со стороны русских поэтов и переводчиков? Это стихотворение -- первое в западноевропейской поэзии (если иметь в виду, что она является правопреемницей античной культуры и литературы), в котором в такой исповедально-обнаженной форме передается неутолимая любовная страсть в ее физическом, если не физиологическом выражении.
Из переводов и переложений второй оды Сапфо необходимо выделить переводы Г.Р. Державина. Впервые Державин перевел эту оду в 1770 г., затем, возможно, вторично в 1780 г., но эта редакция не удовлетворила поэта, так как перевод был сделан с французского текста Буало. В 1797 г. Державин вновь переводит эту оду, но уже с подстрочного перевода, сделанного непосредственно с греческого текста. Первая черновая редакция опубликована Гротом:
Блажен, богам подобен тот, Кто, сидя напротив, внимает Глас сладкий уст твоих -- и, ах, Улыбку милую любви!
Я вижу то, -- и сердце бьет Мне в грудь сильней, глас исчезает, Язык не движется в устах И быстрый огнь бежит в крови.
Темнеют взоры, шум в ушах, По телу мраз я ощущаю, Дрожу, бледнею и, как злак, Паду без чувства, умираю.
Второй перевод помещен Державиным в альманахе «Аониды»:
Блажен подобно тот богам, Кто близ тебя, и страстно в разговорах Внимает сладостным твоим устам?И улыбанию во взорах! Увижу я сие, -- и вмиг Волнует кровь, дыхание теснится, Язык не движется в устах моих?И быстрый огнь по мне стремится. Во слухе шум, во взорах мрак, По телу хлад текущий ощущаю, Дрожу, бледнею, вяну, будто злак, ?И бездыханна умираю.
Этот перевод, отнесенный самим Державиным к 1797 г., сделан им вероятно по буквальному переводу с греческого, в намерении более приблизиться к подлиннику.
Одни из первых переводов оды принадлежат В.В. Вересаеву:
Сопричту того я богам блаженным,
Кто сейчас с тобою так близко-близко
Здесь сидит, кто ловит заворожённо
И прелестный смех... О, ещё немного,
Перестанет тотчас же сердце биться!
На тебя лишь гляну - как уж не в силах
Вымолвить слова
Я, но миг один - мой язык немеет,
Пробежало острым под кожей жаром,
Уж глаза не видят, звенящим шумом
Полнятся уши,
Обливаюсь потом и тело дрожью
Пронизает, делаюсь зеленее
Я травы, и мнится мне, вот, мгновенье -
Мёртвой паду я!... ,
В.В. Крестовскому:
Блаженством равен тот богам,
Кто близ тебя сидит, внимая
Твоим чарующим речам,
И видит, как в истоме тая.
От этих уст к его устам
Летит улыбка молодая.
И каждый раз, как только я
С тобой сойдусь, от нежной
Замлеет вдруг душа моя
И на устах немеют речи...
А пламя острое любви
Быстрей по жилам пробегает...
И звон в ушах... и бунт в крови...
И пот холодный проступает...
А тело, - тело все дрожит...
Цветка поблекшего бледнее
Мой истомленный страстью вид...
Я бездыханна... и, немея,
В глазах, я чую, меркнет свет...
Гляжу, не видя... Сил уж нет...
И жду в беспамятстве... и знаю
Вот-вот умру... вот умираю.
Достаточно свободный перевод замечательного поэта, драматурга, переводчика, члена Академии художеств Н.А. Львова впечатляет своей поэтичностью:
Счастлив, кто, быв с тобой, тобою воздыхает, Кто слушает слова прекрасных уст твоих, Кого улыбкою твой нежный взор прельщает, Тот счастливей богов стократ в очах моих.
Вот сей-то прелестью мой страстный дух мутится Тогда, когда я зрю тебя перед собой. Из жилы в жилу кровь кипящая стремится, Теряются слова, язык немеет мой;
Не вижу ничего и вкруг себя внимаю Один смятенный шум... Я слышу и мятусь, Дрожу, бледнею, рвусь, хладею, упадаю И, кажется, с душой моею расстаюсь.
М.Л. Гаспаров сделал точный подстрочный, эквилинеарный перевод оды:
1 Видится мне равен богам 2 Тот мужчина, который напротив тебя 3 Сидит и изблизи сладкий 4 Слышит голос 5 И желанный смех, а от этого мое 6 Сердце в груди замирает: 7 Довольно мне быстрого на тебя взгляда, и уже 8 Говорить я не в силах, 9 Но ломается мой язык, тонкий 10 Тотчас пробегает под кожею огонь, 11 Глаза ничего не видят, шумом 12 Оглушен слух, 13 Обливаюсь я потом, дрожь 14 Всю меня охватывает, зеленее травы 15 Становлюсь, и чтоб умереть, немного, 16 Кажется, мне осталось 17 Но все нужно вытерпеть...
Перевод Алексея Фёдоровича Мерзлякова:
К счастливой любовнице
Равный бессмертным кажется оный
Муж, пред твоими, дева, очами
Млеющий, близкий, черплющий слухом Сладкие речи, --
Взором ловящий страсти улыбки!..
Видела это -- оцепенела;
Сжалося сердце; в устах неподвижных
Замер язык мой…
Быстрый по телу
Нежному пламень льётся рекою;
Света не вижу; взоры померкли;
В слухе стон шумный! --
В поте холодном трепет; ланиты
Былий, иссохших зноем, бледнее;
Кажется, смертью, таю, объята;
Я бездыханна!..
Стихотворение Сафо, впрочем, как и многие другие, в отрывках дошедшие до нас, -- это сам обнаженный нерв, не чувство, возвышенное и преходящее, а сама чувственность, когда оболочка страсти -- слово -- совершенно освобождено от какого-либо метаязыка. Ода Сафо -- уникальное иррациональное произведение мировой поэзии. Оно словно шлет нам сигнал, говорящий о том, что эмоциональное чувство -- это стихия и в то же время один из важнейших жизненных императивов.
Ниже приводится перевод оды Сапфо, «проба пера» автора данной работы:
Подобен тот богам счастливым,
Что лик истомный твой он зрит,
Любовно-ласковым словам внимает,
Улыбкою медовых уст обвит.
И если я увижу се виденье,
Уста мои в молчанье застывают,
Стремительный огонь опалит тело,
Трепещет сердце, вмиг дыханье замирает.
И тьмою взор мой покрывает,
Во мраке тонет мир былой,
Дрожу, бледнею, как былинка
И умираю пред тобой.
Феномен «Сафо в России» во многом и определяется самим уникальным характером 2-й оды. Можно со всей определенностью сказать, что ни одно стихотворение, написанное на древнем или современном языке, так часто не привлекало внимание отечественных поэтов. То немногое, что сохранилось от ее песен, позволяет считать нам вполне основательным и справедливым восторженное отношение древних к великой лирической поэтессе. По выражению Шиллера:
Тот лишь музами владеет,
Чья душа к ним пламенеет!..
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Эльберг Анастасия, Томенчук Анна
БЛАЖЕНСТВОМ РАВЕН ТОТ БОГАМ…
Флоренция, Италия
1516 год
– Все изложено здесь, Великий. Мы не торопим тебя с ответом, но ты понимаешь сам – дело не терпит отлагательств…
– Я прочитаю и скажу, терпит оно отлагательств или нет – слава Великой Тьме, думать я пока что не разучился, равно как ичитать .
Вампир вежливо поклонился, смущенно потоптался на месте, а потом подошел к кровати и торжественно вручил мне перевязанный золотистым шнурком пергамент. Принимать гостей в спальне, да еще и не удосужившись толком проснуться, не входило в мои привычки, но мой сегодняшний посетитель посмел меня разбудить, и я, подумав, решил не выгонять его взашей. Тем более что в клан он планировал вернуться до рассвета, счастливо избежав не очень приятной для любого вампира встречи с солнцем.
– Увеличение территории, – снова заговорил я, разворачивая и бегло просматривая пергамент, – право на дополнительное обращение. На три дополнительных обращения. И при том, что такое разрешение вам уже давали несколько лет назад. Право на то, чтобы сохранять хотя бы одну жертву живой около недели для того, чтобы молодые вампиры не оставались без еды?.. Ладно, ты набрался наглости и разбудил меня за три часа до рассвета, но это уже не лезет ни в какие ворота. Молодые вампиры должны учиться охотиться , а не есть тех, кого им приводят.
– Людей мало, Великий, а нас много… на всех не хватит жертв…
– Вот именно , – подтвердил я, поднимая указательный палец. – А теперь представь себе, что ваша жертва убежала. По окрестностям Флоренции носится человек, к которому кто-то уже прикасался, а, соответственно, он кому-то принадлежит. Вампиры других кланов, оставшиеся голодными, смотрят на него – и это единственное, что они могут делать. Ты представляешь, что тут начнется буквально через месяц?
Вампир смотрел на то, как я сворачиваю пергамент.
– Но Великий, ведь есть закон о единоличном праве на кормление…
– … который я отменю для вашего клана, но оставлю для всех остальных? Ты обнаглел, а твой отец, пославший тебя с этим письмом, судя по всему, глуп как пробка , если думает, что получит положительный ответ. Никакого расширения территории, никаких разрешений на обращение, никаких живых жертв и никакой отмены единоличного права на кормление. Либо я не отменяю его ни для кого, либо отменяю для всех – и в последнем случае не вмешиваюсь. И посмотрим, поубиваете ли вы друг друга или же додумаетесь прийти ко мне до этого. Возьми. – Я отдал вампиру пергамент. – И пусть Великая Тьма дарует тебе – а заодно и твоему создателю – немного мозгов . Так ему и передай.
Мой гость в сто двадцать пятый раз поклонился – на этот раз, на прощание – и направился к выходу в сопровождении одного из рано поднявшихся по такому случаю темных эльфов. Я взял книгу, но прочитал всего лишь пару страниц: мысль о том, что даже один раз в неделю мне не дают нормально поспать, угнетала и мешала сосредоточиться. И стоило мне положить закладку между страниц, как на пороге появилась Аллегра.
– Распоряжений на сегодня никаких, – сказал ей я, запоздало подумав, что не звал ее, а это означало, что пришла она вовсе не за распоряжениями. – Кроме одного: я сплю мертвым сном для всех, исключая Великого Аримана, Магистра и Киллиана. Последний должен приехать со дня на день. Почту пусть сразу отнесут в кабинет. И вот еще что: должны привезти книги, проследи, чтобы Александр расставил их в библиотеке по порядку, иначе его ждет серьезная взбучка .
– Пришел сеньор Лоренцо, Великий.
Я замер с книгой в руках, хотя секунду назад собирался вернуть ее на место – положить в стопку ее «товарищей», которую всегда держал на невысоком деревянном стуле возле кровати.
– Какой еще Лоренцо?
Знал я только одного, но в то, что этот Лоренцо приехал сюда в такой час, верилось с трудом.
– Лоренцо Пинелли, Великий. Аптекарь, – дала Аллегра ожидаемый ответ. – Он в нетерпении и сказал, что ему нужно видеть тебя прямо сейчас…
– А, черт с ним, – махнул я рукой, откладывая книгу на одеяло. – Проси.
Люди – при том, что вынуждены спать каждый день, и не по паре часов – часто умудряются после ранних подъемов выглядеть очень свежими и бодрыми. Лично я таким видом после сна похвастаться не мог, а поэтому в какой-то мере даже позавидовал Лоренцо, когда он влетел в спальню, деловито огляделся и, не дожидаясь вежливого хозяйского приглашения, разместился в кресле у письменного стола. Только после этого он догадался посмотреть на меня и понял, что нанес визит в не самый подходящий час.
– Господи, я разбудил вас, – извинился он тоном, в котором не было ни намека на сожаление. – Простите…
– Вы взволнованы. Что бы ни привело вас на виллу в такой час, это что-то серьезное. Надеюсь, никто не заболел?
– О нет, нет.
Он посмотрел на кисет с табаком.
– Угощайтесь, – предложил я, заметив его взгляд.
– Благодарю. Мне нужно было застать вас дома, – объяснил Лоренцо, скручивая папиросу. – Знаю, что это нелегко, а даже если вас и застают дома, то вы почти всегда работаете… прошу прощения, что приехал так рано. Вы знаете, я открываю аптеку с первыми лучами солнца…
– И закрываете поздним вечером. Знаю. Так что произошло?
Лоренцо закурил, откинулся в кресле, запустил пятерню в волосы и принял задумчивый вид. У него были «классические» непослушные итальянские кудри, которые он часто забывал стричь. Когда они достигали плеч, он становился похожим на мальчишку, и никто бы не дал ему его двадцать пять.
Пару лет назад его отец отправился на заслуженный отдых, и теперь Лоренцо всецело властвовал в заведении под вывеской «Аптека Пинелли», принадлежавшем их семье. Вывеска не менялась уже больше века, а само заведение было известно каждому флорентинцу. Об аптеке я узнал уже после того, как мы с Лоренцо встретились впервые. Знакомство наше состоялось в академических кругах, и, судя по его посветлевшему взгляду, сейчас он намеревался говорить именно об искусстве. Молодой сеньор Пинелли , как называл его Александр, вполне мог встать в три часа ночи и добраться до загородных вилл до рассвета только ради того, чтобы прочитать мне новое стихотворение.
– Вы заняты вечером? – заговорил, наконец, Лоренцо.
– Сандро Лоретти порядком достал меня, двадцать раз повторив свое приглашение на бал, но я отказался, так как идти мне не с кем. Так что я свободен.
– Держу пари, он расстроился.
– Еще бы. Он лелеет мечту приударить за моей сестрой.
Лоренцо ответил мне довольной улыбкой. Наверное, он и сам не знал, что доставляет ему большее удовольствие – тот факт, что я все же решил привести Весту с собой на бал, или же известие о том, что она не приехала, и таким образом он «утер нос» своему потенциальному сопернику в борьбе за ее сердце. Впрочем, хотя бы на пару шагов Лоренцо его обошел: он несколько раз встречался с Вестой, когда та приезжала на виллу, даже успел с ней поговорить и, конечно же, был очарован. Веста всегда предпочитала интеллектуальную беседу флирту, чем, к ее вящей радости, отпугивала большую часть поклонников (а недостатка в них она не испытывала). Теперь «проверка» предстояла еще как минимум двоим, а меня ждал очередной веселый спектакль .
– Ну, тогда я вас кое-куда приглашу. Вы, надеюсь, не против?
– Только не злитесь. На литературные чтения к этому тридцатиюродному племяннику Медичи… черт, постоянно забываю его фамилию.
– Если вы про Бадзини, то и не просите. У него собирается такая шумная компания, что после визитов к нему у меня неделю раскалывается голова, а эти бесконечные люди искусства – так они себя называют, хотя искусства там и близко не проходило – еще месяц обивают мой порог с просьбами представить их тому или иному известному господину. Создается такое впечатление, будто я только и делаю, что целыми днями пишу рекомендательные письма .
Лоренцо поднялся, подошел к окну, стряхнул пепел на улицу и замер в торжественной позе, изучая сад.
– Сделайте мне одолжение – я хочу, чтобы вы кое-что послушали, – сказал он. – Мне важно узнать ваше мнение… ну, впрочем, оно для меня всегда очень важно…
Мне начало казаться, что я перехожу все границы хорошего тона, так что пришлось встать с кровати и надеть халат.
– Это ваше новое стихотворение?
– Это больше чем стихотворение! Это пьеса!
Я занял кресло, в котором Лоренцо сидел несколько секунд назад, и взял кисет.
– Почему бы вам не поставить ее в академии? Уверен, пьесу примут на «ура». Я и сам сыграю с удовольствием.
– Не уверен , что ее примут на «ура». Там есть женские роли…
– Не думаю, что это серьезная проблема. Можно найти актрис.
– … и сама пьеса… непростая.
Лоренцо сделал последнюю затяжку и, вернувшись к столу, сел напротив меня.
– Это история из жизни Сапфо , – пояснил он.
С веками люди – точнее, часть людей – наконец-то научилась видеть в обнаженном женском теле произведение искусства и воспринимать его как предмет для поклонения и восхищения, перестали бояться откровенности, и поэзию гречанки в академии, конечно, чтили. Но до адекватного восприятия однополой любви даже самому просвещенному в Кареджи было еще очень далеко, особенно если говорить о ней прямо (как ни крути, а творчество Сапфо трактовали в десятках вариантов), да еще и играть такое на сцене.
– Сама пьеса не так уж важна, – продолжил Лоренцо. – Я хочу, чтобы посмотрели, кто играет!
– Вот как. И кто же?
– Пойдете – и увидите. Не пойдете – и во время следующих литературных чтений у вас на вилле будете слушать восторженные рассказы зрителей о пьесе и злиться на себя за то, что не пошли.
– Ладно, вы меня уговорили. Но если ваши восторги на поверку окажутся хорошей актерской игрой, то пеняйте на себя.
– Хорошую актерскую игру вы увидите сегодня вечером , – с важным видом пообещал мне мой гость.
На этом мы расстались. Я предложил Лоренцо позавтракать со мной, но он отказался, потому что торопился. А мне осталось позвонить в колокольчик и сказать явившейся на зов Аллегре:
– Ванну.
Через пару-тройку веков жизнь изменится: люди будут одеваться иначе, говорить о других вещах, писать другие книги и картины и делать другие вещи. Неизменным останется одно: высший свет . В этом я был уверен на все сто процентов, потому что из века в век он оставался прежним. Нарядно одетые дамы и господа считали себя просвещенными интеллектуалами и думали, что уж они-то отличаются от своих матерей и отцов. Между тем, их матери и отцы точно так же ходили по балам и обсуждали светскую шелуху. И, надо сказать, флорентийский «высший свет» не особо отличался от парижского, куда мне с легкой руки Даны пришлось наведаться пару раз.
Вечера искусства или, как их предпочитали называть тут, литературные чтения , вошли в моду еще в период правления Лоренцо Великолепного – незадолго после того, как деятельность академии Кареджи получила широкую огласку. В подавляющем большинстве небольших аристократических кружков эти якобы интеллектуальные занятия ничего общего с литературой и искусством не имели – и прием, на который меня пригласил аптекарь, тоже входил в этот список. Розарио Бадзини, хозяин дома, действительно был дальним родственником кого-то из Медичи и носил герцогский титул. Он писал довольно посредственные, хотя и не лишенные изящества стихи, пробовал себя в живописи, любил тратить деньги направо и налево и обладал взбалмошным нравом, который не позволял ему сидеть на месте и каждый год по нескольку раз уводил его за пределы Италии. Розарио возвращался во Флоренцию с довольной улыбкой и подарками для всех своих многочисленных друзей. Пожалуй, единственной его проблемой была фривольная манера общения: порой он вел себя вызывающе, хотя границы хорошего тона переходил редко.
Мы с Лоренцо немного опоздали, и все гости, похоже, уже собрались. В зале было очень душно, и мы, недолго думая, разместились в креслах возле распахнутого окна. Розарио оказался тут как тут. Он поздоровался с Лоренцо, после чего обратился ко мне.
– Хорошо, что вы пришли. Сегодня у нас будет кое-что особенное .
– Я в нетерпении. Синьорина Бадзини. Рад вас видеть.
Стоявшая рядом с Розарио молодая девушка – Матисса, его родная сестра – сделала пару неуловимых движений веером, отвела взгляд и кокетливо улыбнулась. Ей совсем недавно исполнилось двадцать, и ее брат был всерьез озабочен перспективами ее замужества. Точнее, отсутствием этих перспектив. Девушкой она была милой, и кавалеров вокруг нее крутилось достаточно. И, наверное, она бы выбрала одного из них, если бы не была влюблена в меня . Пару раз я появлялся на балах у Медичи в компании Авироны, что вызывало у Матиссы страшную ревность, хотя она прекрасно знала, что та замужем.
– Взаимно, сеньор .
Сказав это, Матисса мучительно покраснела и снова обмахнулась веером – так, словно хотела сказать «тут так душно».
– Бедняжка, – покачал головой я, когда брат с сестрой направились к очередной компании гостей. – Она чувствует себя здесь совсем чужой. На ней лица нет.
– Что-то мне не кажется, что причина именно в этом, – хитро улыбнулся Лоренцо.
– Хотя бы вы не начинайте: эта сплетня уже до смерти мне надоела.
– Почему бы вам не пригласить ее на загородную прогулку, Винсент? Покажите ей своих лошадей, покажите сад – она будет очарована. Покажите ей окрестности , наконец – вы точно знаете самые красивые места за городом.
– А что вам мешает ее пригласить?
Лоренцо вытянулся в кресле: он не ожидал, что разговор повернет в такое русло.
– Извольте, – сказал он. – Я – всего лишь скромный аптекарь. А вы – совсем другое дело! Сами подумайте: как можно не влюбиться в восточного принца? Он богат, красив, талантлив, у него есть великолепный цветущий сад, где растут такие деревья, коих не сыскать и по всей Италии, он живет на одной из самых прекрасных вилл во Флоренции, а в его конюшне можно найти чудесных арабских скакунов. И главное – никто не знает о нем ничего конкретного…
– Обещаю подумать. Но только если вы тоже мне это пообещаете.
Лоренцо предпочел не отвечать мне и испарился под предлогом того, что ему нужно «закончить последние приготовления». Розарио будто дожидался этого момента: он тут же подхватил меня под руку и повел по залу, мимоходом знакомя с гостями (имена большинства из них я забывал еще до того, как слышал). Помимо прочих, тут была парочка темных эльфов и компания вампиров. Последние стояли, образовав тесный кружок, но, увидев меня, почтительно закивали. Хозяин представил мне молодого драматурга, начинающего художника, потом – стайку поэтов и уже переключился было на дам, но вернувшийся Лоренцо поднял руки, привлекая к себе внимание. Герцог Бадзини, в свою очередь, решил жестами не ограничиваться и довольно громко призвал публику к порядку. Заволновавшись, разряженные в пух и прах гости еще немного помельтешили, а потом уселись на стулья и приготовились смотреть и слушать.
– Сеньор Пинелли пообещал нам кое-что особенное, – поделился со мной мой сосед – кажется, Розарио представил мне его как графа… какого-то там . Мне никогда не удавалось запоминать не интересную и не важную для меня информацию.
– Уверен, так оно и будет, – кивнул я.
И через минуту в этом уверились и остальные.
Одна из появившихся перед гостями девушек, золотоволосая светлая фея, напоминала хрупкий весенний цветок: она была такой же нежной и трепетной и весьма профессионально напускала на себя невинный вид, глядя в пол и мило улыбаясь. Впечатление невинности слегка портила короткая белоснежная туника, шитая золотом, чересчур откровенная даже для постановки. Но фея вместе со своим нарядом завладела вниманием зрителей всего лишь на несколько секунд. Теперь они неотрывно смотрели на вторую даму, вакханку в тунике из вишневого бархата. Длинные волосы она собрала, подражая прическам современниц Сапфо, двигалась медленно и вальяжно и смотрела на зрителей с едва уловимым высокомерием – словом, играла не в первый раз и даже не во второй, так как чувствовала себя уверенно и не сражалась с собственными руками, как это делают начинающие актеры.
Выдержав паузу – а заодно и дождавшись абсолютной тишины – вакханка открыла пьесу цитатой из творчества гречанки:
– «Блаженством равен тот богам, кто близ тебя сидит, внимая твоим чарующим речам, и видит, как в истоме тая, от этих уст к его устам летит улыбка молодая…».
При низком бархатном голосе пела она вполне ожидаемым контральто, глубоким и хорошо поставленным. Такое исполнение гимна Афродите отличалось от традиционного, но после ее первого монолога зрители впали в состояние, напоминающее шаманский транс : того и гляди начнут раскачиваться на стульях. Вакханка играла роль самой Сапфо, а светлая фея изображала ее возлюбленную. Несмотря на пылкие признания, взаимности поэтесса так и не добилась, и история закончилась печально, в духе древнегреческих трагедий: она покончила с собой, спрыгнув с обрыва.
Часть реплик «Сапфо» произносила на родном древнегреческом, и мало кто из присутствующих его понимал, но языком тела она владела в совершенстве. По сути, она могла обойтись вообще без реплик и рассказать всю историю жестами и взглядами – до того они были выразительны. Фея рядом с ней смотрелась бледновато … или же просто по-своему трактовала роль.
Пьесой творение Лоренцо я бы не называл – скорее, то была поэма, разыгранная на сцене – но, как по мне, дебют оказался неплох. Почести достались и автору, и исполнительницам. Фея восторженно прижимала руки к груди, с трудом сдерживая эмоции, а вакханка спокойно изучала зрителей, терпеливо пережидая поток комплиментов. Перед тем, как взять под руку Лоренцо и уйти с импровизированной сцены, она увидела меня и легко улыбнулась. Аптекарь поймал ее взгляд, с довольным видом закивал, и через минуту они, пробравшись через толпу, оказались рядом со мной.
– Если вы все же решитесь представить это в академии, то на вашем месте я бы сократил количество чувственных деталей, – сказал ему я. – Но если вы хотите знать мое мнение, произведение от этого не выиграет.
– О, вам понравилось! – Лоренцо выглядел таким довольным, будто его чествовал весь флорентийский свет, но потом спохватился. – Ах, я не представил вам… это Мария. – Он кивнул в сторону феи – она стояла в небольшом кругу поклонников, обмахивалась веером и улыбалась – словом, оказалась в своей стихии. – А это – Роберта .
Вакханка улыбнулась мне во второй раз, не отпуская руку аптекаря.
– Это Винсент, хозяин Villa Misteria. Ты, наверное, слышала о нем… мы друзья.
– Рада познакомиться с вами, сеньор. Для меня это большая честь.
– Это честь для меня , синьорина.
– Сеньора , – мягко поправила меня Роберта. – Сеньора Винченцо.
Я склонил голову, принося молчаливые извинения, и через секунду вспомнил, что о Марио Винченцо слышал от Амира – мой братец во время своих нечастых визитов во Флоренцию привозил ему шелк и травы. Ну разумеется. Если вакханка не может выйти замуж за одного из Медичи, то следующим пунктом в списке «мужчины-денежные мешки» идут торговцы и купцы.
– Ваш супруг не почтил нас своим присутствием?
Роберта поднесла к лицу раскрытый веер.
– О нет, – ответила она. – Он почти всегда в разъездах, бывает во Флоренции только пару месяцев в году… он уехал на прошлой неделе, и, похоже, вернется нескоро .
– Тогда никто не поймет меня неправильно, если я скажу, что в процессе вашего представления меня не раз посещало желание оказаться на месте объекта любви поэтессы. Я бы не был так холоден и суров.
Она отвела глаза, очень умело разыграв скромность. При первом взгляде на нее я решил, что ей еще не исполнилось и века, но теперь видел, что это не так, и она уже разменяла вторую сотню лет.
Лоренцо окончательно уяснил для себя, что в этой компании он лишний, а поэтому поспешил откланяться.
– Если вам что-нибудь понадобится, я рядом. Сейчас будут танцы… – Он взглянул на Роберту. – Вы останетесь?
Она посмотрела сначала на него, потом – на меня, и спрятала за веером улыбку.
– Марио нет… – Она выдержала долгую паузу, внимательно наблюдая за выражением лица аптекаря, после чего продолжила: – Я не тороплюсь и могу гулять хоть всю ночь. Вы ведь потанцуете со мной, да, Винсент?
– Здесь чертовски жарко.
– Да, ты права.
После обмена этими короткими фразами Роберта обняла меня за шею, и я снова наклонился к ней.
– И мне чертовски хочется попросить тебя открыть второе окно в спальне, но чертовки не хочется, чтобы ты отходил хотя бы на пару шагов.
– Хорошо.
– Ты ведь останешься до рассвета?
Она запустила пальцы мне в волосы, привлекая еще ближе, и запрокинула голову назад, подставляя шею, но крови мне больше не хотелось. По крайней мере, наданный момент .
– Я не тороплюсь.
– Винсент . Как тебя зовут на самом деле ?
– Это мое темное имя.
– А ты не особо разговорчив. Скромная вакханка хочет получить плату – тоже скромную – за пару глоточков своей крови. Например, беседу.
– Если речь идет о твоей скромности, то, похоже, я не рассчитаюсь и за неделю.
Роберта улыбнулась, легко оттолкнула меня и взяла покрывало, но я остановил ее жестом.
– Не надо. Я хочу посмотреть на тебя.
– Не разглядел?
Она легла на бок и замерла в позе натурщицы, величественно изогнув шею и слегка наклонив голову. По современным меркам она была слегка полновата, но черты ее лица являли собой классический идеал красоты, начиная с гладкой здоровой кожи и заканчивая гармоничными пропорциями. Легкую нотку диссонанса в эту картину вносили разве что глаза – их миндалевидный разрез не очень хорошо вязался с бледностью и иссиня-черными волосами. Словно прочитав мои мысли, Роберта (ей явно нравилось то, как внимательно я ее изучаю) изящным движением убрала со лба локон.
– Так, значит, ты художник, – заговорила она.
– В том числе.
– Твое имя на устах почти у всех. Они думают, что ты бог или что-то вроде того. Они – в смысле, люди . – Роберта перевернулась на живот. – И что? Ходишь на все эти приемы и балы?
– Нет. Порой меня для самого себя становится слишком много , и я никуда не хожу. Я не страдаю без общества. Мне есть чем заняться.
– Будь осторожен, не утони .
Мы замолчали, и я прислушался к ночным звукам. Во Флоренции было не так уж много темных существ, и почти все они предпочитали существовать днем. Светлые феи, например, ни за что не появились бы на улице в такое время суток… той, что играла с Робертой, не повезло. Незадолго после начала бала выяснилось, что она привела с собой двух сестер, так что вампиры, похоже, развлеклись . Оставалось надеяться, что феи не принадлежали к королевской семье: очередной междоусобный скандал мне сейчас хотелось разруливать в последнюю очередь.
– Отдохнул ? – спросила Роберта. Она погладила меня по волосам и подарила одну из тех улыбок, которые не предназначались ни для общества, ни для сцены.
– Ты хорошо говоришь на древнегреческом. Это заслуга твоей матери или главной жрицы?
Она поднялась, подошла к стоявшей на ковре курильнице и присела рядом с ней.
– И той, и другой. Я родилась на Крите, моя мать была одной из подруг главной жрицы. На тот момент ей уже исполнилось пятьсот лет, а незадолго после моего посвящения в культ она ушла искать , и я заняла ее место. Я была молода, мне хотелось повидать мир – все мои сестры разъехались, и я чувствовала себя одинокой. В двадцать с лишним я родила первого ребенка и окончательно поняла, что для культа во мне слишком много жизни, а поэтому оставила и Крит, и главную жрицу, и отправилась туда, куда глаза глядят. И вот в один прекрасный день меня занесло во Флоренцию.
– И ты вышла замуж за торговца тканями.
Роберта взяла небольшую лопатку и пошевелила ей тлеющие травы в курильнице.
– Он милый, – ответила мне она. – И уверен в том, что меня любит.
– И почти не бывает дома.
– Он не единственный мужчина в этом городе.
Трактовав мое молчание по-своему, Роберта отложила лопатку, снова прикрыла курильницу решетчатым колпаком и вернулась в кровать.
– Но если бы мы встретились раньше, я бы остановила свой выбор натебе , Великий, – вкрадчиво проговорила она, заглядывая мне в глаза. – И тогда бы точно не смотрела ни на кого другого, будь то мужчина или женщина… – И добавила традиционную фразу, истинную причину произнесения которой знали, по всей видимости, только вакханки: – Твоя подруга – самое счастливое существо в двух мирах… я бы многое отдала за то, чтобы увидеть ее глаза в тот момент, когда ты произносил эту прекрасную фразу: «Согласна ли ты разделить со мной вечную жизнь?».
– Ты когда-нибудь пробовала сочинять ?
Роберта подняла бровь.
– Что именно?
– Пьесы, например. У тебя бы получилось. Ты отличноимпровизируешь .
– Теперь я богата, Великий, потому что удостоилась твоей похвалы. – Она целомудренно опустила ресницы. – Вероятно, ты голоден, и я могу предложить тебе поздний ужин?
– Ты можешь еще раз задать мне тот вопрос, ответ на который так и не получила. А я скажу тебе «да».
Когда я появился на вилле, солнце уже давно поднялось, и слуги суетились, занимаясь своими обычными делами. Аллегра, встретившая меня у дверей, выглядела встревоженной.
– Мы ждали тебя вечером, Великий, – сказала она. – Обычно ты всегда предупреждаешь, когда задерживаешься…
– Я предупреждаю тогда, когда планирую задержаться, – поправил я, отдавая одному из слуг плащ для верховой езды. – Книги привезли?
– Да, Великий. Но Александр еще не успел их разложить.
Сказав это, Аллегра насторожилась: она хорошо помнила, что я говорил насчет книг.
– Дай-ка я угадаю: он опять сидел в библиотеке до трех ночи.
Судя по тому, что ответа не последовало, так оно и было.
– Ладно. Напомни ему, когда он проснется.
Фея внимательно изучала меня, не торопясь двигаться с места. Я почувствовал, что она ждет объяснений, и не нашел ничего умнее, кроме как улыбнуться и сказать:
– Пьеса была на редкость хороша.
Аллегра улыбнулась в ответ и вежливо кивнула.
– Как я понял, Киллиана до сих пор нет, – продолжил я. – Как только приедет, дай знать. Для остальных меня нет.
Киллиан вряд ли рискнул бы передвигаться под солнцем. Аллегра выдержала паузу, после чего осторожно уточнила:
– До вечера , Великий?
– Да, если он приедет вечером. Или до ночи, если он приедет ночью.
Она понимающе закивала.
– Хорошо. Через несколько минут мы будем завтракать…
– Благодарю. Я уже сыт. Особо любопытным и настойчивым ты можешь сказать, что я отдыхаю после ужина.