Марк Твен. Цитаты и афоризмы. Цитаты про выборы Что сказал марк твен о выборах
Вы наверняка знакомы с Марком Твеном благодаря всемирно известным книгам «Приключения Гекельберри Финна» и «Приключения Тома Сойера». Он был не только хорошим писателем но и замечательным юмористом, сатириком и преподавателем. Поначалу читатели воспринимали Твена как комика, далеко не всегда заставляющего аудиторию серьезно задуматься над сутью шуток. Тогда еще никто не понимал, что этот писатель-юморист совершит революцию в американской литературе, и что именно он откроет действительность Америки её художникам, заставив их забыть о романтизме.
Никогда не позволяйте кому-либо быть вашим приоритетом, когда вы для него всего лишь один из вариантов.
Лучший способ воспрянуть духом - это попытаться подбодрить кого-то еще.
Два самых важных дня в вашей жизни - это день, когда вы родились, и день, когда вы выяснили зачем.
Гнев является кислотой, которая может нанести больше вреда сосуду, в котором она хранится, чем тому, на кого она изливается.
Есть только один способ выяснить, что человек честен: спросите его. Если он ответит «да», вы узнаете, что он плут.
Беспокойство подобно выплате долга, который вы не должны.
Прощение - это аромат, который фиалка дарит тому, кто её растоптал.
Страх смерти вытекает из страха перед жизнью. Человек, который живет полной жизнью, готов умереть в любой момент.
Танцуй так, как будто на тебя никто не смотрит. Пой, как будто тебя никто не слышит. Люби так, как будто тебя никогда не предавали, и живи так, как будто земля - это рай.
Худшее одиночество - это когда человеку неуютно с самим собой.
Человек - единственное животное, способное краснеть. Впрочем, только ему и приходится.
Так уж устроено на свете, что человек, перестав беспокоиться об одном, начинает беспокоиться о другом.
Чтобы быть счастливым, надо жить в своем собственном раю! Неужели вы думали, что один и тот же рай может удовлетворить всех людей без исключения?
Тысячи гениев живут и умирают безвестными - либо неузнанными другими, либо неузнанными самими собой.
«Дети и дураки всегда говорят правду», - гласит старинная мудрость. Вывод ясен: взрослые и мудрые люди правду никогда не говорят.
Я знавал очень много неприятностей, но большинство из них так никогда и не случились.
Всегда поступай правильно. Это доставит удовольствие некоторым людям и удивит всех прочих.
Когда ты сердит, считай до четырёх; когда очень сердит, ругайся!
Задайтесь целью ежедневно делать то, что не по душе. Это золотое правило поможет вам выполнять свой долг без отвращения.
Меня хвалили великое множество раз, и я всегда смущался; я каждый раз чувствовал, что можно было сказать больше.
Нет более жалкого зрелища, чем человек, объясняющий свою шутку.
Раз в жизни фортуна стучится в дверь каждого человека, но человек в это время нередко сидит в ближайшей пивной и никакого стука не слышит.
Право на глупость - одна из гарантий свободного развития личности.
Классика - то, что каждый считает нужным прочесть, и никто не читает.
Слава — дым, успех — случайность; единственное, что надежно на земле — безвестность.
Дружба — это такое святое, сладостное, прочное и постоянное чувство, что его можно сохранить на всю жизнь, если только не пытаться просить денег взаймы.
Если нас не уважают, мы жестоко оскорблены; а ведь в глубине души никто по-настоящему себя не уважает.
Мало кто из нас может вынести бремя богатства. Конечно, чужого.
Возраст – это то, что существует у нас в мозгу. Если вы о нём не думаете, его не существует.
Человек не может быть доволен жизнью, если он недоволен собой.
Человек, у которого есть новые идеи, будет считаться чудаком, до тех пор, пока его идеи не будут иметь успех.
Выбросите из головы все проблемы. Закройте уши, бегите от мыслей о проблемах или избавляйтесь от них всеми возможными способами.
Лучший способ воспрянуть духом самому – это попытаться приободрить кого-то ещё.
Настоящий друг с тобой, когда ты не прав. Когда ты прав, всякий будет с тобой.
В результате демократических выборов из большого числа несведущих получается малое число подкупленных.
Бернард Шоу
Выбирать себе правительство вправе лишь тот народ, который постоянно находится в курсе происходящего.
Томас Джефферсон
Плохие государственные деятели избираются хорошими гражданами… не участвующими в голосовании.
Джордж Натан
Там, где заканчиваются ежегодные выборы, начинается рабство.
Джон Куинси Адамс
Никто еше не проиграл выборы из-за недооценки интеллекта среднего избирателя.
Неизвестный автор
Правление стало коротким промежутком между избирательными кампаниями.
Роберт Шейфер
Кто бы ни выиграл выборы, к власти приходит министерство финансов.
Гарольд Вильсон
Они обещают своим избирателям лучшее вчера.
Ралф Дарендорф
Народ проклинает власть: электорат за нее голосует.
Аркадий Давидович
Девяносто восемь процентов взрослого населения нашей страны - честные, порядочные люди, живущие своим трудом. Однако у всех на виду два процента оставшихся. И мы избираем именно их.
Лили Томлин
Я не проиграю выборы, если только не окажусь в одной постели с мертвой девицей или живым парнем.
Эдвин Эдуарде, губернатор Луизианы
А выживет ли народ при таком электорате?
Аркадий Давидович
Мало найдется кандидатов, чья любовь к простым людям способна пережить победу или поражение на выборах.
«Уэст Палм Бич пост»
Если бы выборы могли что-нибудь изменить, их запретили бы.
Анархистский лозунг
Наши избиратели - лучшие в мире.
Владимир Чуров, председатель Центризбиркома
Главное во время избирательной компании – никогда не говорите такого, что может запомниться.
Дж. Маккарти
Достаточно проиграть на выборах, чтобы понять: большинство не всегда право.
Э. Маккензи
Грустная сторона выступлений политических шутов: их иногда избирают.
«Трибюн»
Никогда не знаешь, избрали ли тебя потому, что знают, кто ты такой, или же потому, что не знают, кто ты такой.
Р. Доул
Избирательный бюллетень - единственный товар, которым можно торговать без патента.
Марк Твен
Избирательный пиар - это когда оплевывают конкурента публично, а извиняются лично.
Автор неизвестен
Задача при выборе президента такая же, как при продаже двух тюбиков зубной пасты разных фирм, но одинаковых по качеству: победу одержит та, название которой сильнее внедрено в память потребителей.
Р. Ривз
- Если вы в меньшинстве — говорите; если в большинстве — голосуйте.
Роджер Шерман - Каждый парламент считает, что он прекрасно бы правил страной, если бы граждане ему не мешали.
Вильгельм Швебель - Есть некоторые законодательные органы, которые продаются по самым высоким ценам в мире.
Марк Твен - Милостью божьей в нашей стране мы имеем три драгоценных блага: свободу слова, свободу совести и благоразумие никогда не пользоваться ни тем, ни другим.
Марк Твен - Избирательный бюллетень – единственный товар, которым можно торговать без патента.
Марк Твен - Принципы не играют большой роли, разве что во время выборов. После выборов их можно развесить на веревке, чтобы они как следует проветрились и просушились.
Марк Твен - Все политические партии в конце концов умирают, подавившись собственной ложью.
Марк Твен - Даже когда власть имущий хочет сделать добро одному человеку, он неизбежно причиняет вред другому.
Марк Твен - Оппозиция — это завтрашние реакционеры.
Адриан Декурсель - Оппозиция — это искусство обещать то, чего правительство не может исполнить.
Гарольд Николсон - Оппозиция в политике — партия, которая удерживает правительство от буйного помешательства, подрезая ему поджилки.
Амброз Бирс - Парламент может заставить народ подчиниться, но не согласиться.
Уинстон Черчилль - Парламентским вождем
Является всегда наинаглейший
И наиадвокатнейший из всех.
Максимилиан Волошин - Партийность — это умоисступление многих ради выгоды некоторых.
Александр Поп - Партия, которая обьявляет своей заслугой дождь, не должна удивляться, когда ее обвиняют в засухе.
Дуайт Морроу - Бедные всегда голосуют за партию, которая громче всех обещает хлеба и зрелищ, а потом не сможет этого дать.
Вильгельм Швебель - В результате демократических выборов из большого числа несведущих получается малое число подкупленных.
Бернард Шоу - Выбирать себе правительство вправе лишь тот народ, который постоянно находится в курсе происходящего.
Томас Джефферсон - Главное — во время предвыборной кампании никогда не говорите ничего такого, что может запомниться.
Юджин Маккарти - Голосуйте за того, кто обещает меньше других: так вы меньше разочаруетесь.
Бернард Барух - Плохие государственные деятели избираются хорошими гражданами… не участвующими в голосовании.
Джордж Натан - Анархия всегда приводит к абсолютизму.
Наполеон - В любую эпоху самых злостных представителей рода человеческого следует искать среди народных вождей.
Томас Маколей - В наши времена уже очевидно, что те государи, которые мало заботились о благочестии и умели хитростью заморочить людям мозги, победили в конце концов тех, кто полагался на свою честность.
Никколо Макиавелли - В этом мире люди ценят не права, а привилегии.
Генри Менкен - Величие великого человека обнаруживается в том, как он обращается с маленькими людьми.
Томас Карлейль - Власть — самое сильное возбуждающее средство.
Генри Киссинджер - Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель которой - завоевать любовь народа.
Франсуа де Ларошфуко - Чтобы управлять людьми, тиран не нуждается ни в искусстве, ни в мудрости: политика, которая сводится к пролитию крови, всегда не дальновидна и лишена гибкости. Она учит убивать тех, кто служит помехой нашему честолюбию; поэтому человек, жестокий от природы, следует ей без труда. Это самый гнусный и самый грубый способ удержаться у власти или прийти к ней.
Жан де Лабрюйер - Все процветает в стране, где никто не делает различия между интересами государства и государя.
Жан де Лабрюйер - Власть одного человека над другим губит прежде всего властвующего.
Лев Толстой - Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно.
Джон Актон - Всякий народ имеет такое правительство, какого заслуживает.
Жозеф де Местр - Всякому правительству угрожают три вещи: непоследовательность, тирания и зависть.
Уильям Пенн - Многие, входя в вельможи, выходят из людей.
Ф. Глинка - Воображать себя великим вследствие чина и богатств – это воображать, что пьедестал делает героем.
М. Лещинская - Взяточники должны трепетать, если они наворовали лишь столько, сколько нужно для них самих. Когда же они награбили достаточно для того, чтобы поделиться с другими, то им нечего более бояться.
Цицерон
Янки на выборах
30.11.2007
Передать власть одной партии и сохранить ее за ней значит обеспечить стране скверное правительство, и самое главное - обеспечить верное и неуклонное разложение общественной морали.
Я чаще голосовал за республиканцев, чем за демократов, но никогда не был ни республиканцем, ни демократом. В нашем городе меня считали республиканцем, но сам я таковым себя не считал. Еще в 1865 (или, может быть, в 1866) году со мной произошел странный случай: до той поры я смотрел на себя как на республиканца, но затем решил голосовать независимо от каких бы то ни было партий, - и обратил меня на этот путь убежденный республиканец. Этот человек впоследствии был выбран в сенат Соединенных Штатов и, насколько мне известно, оставил по себе незапятнанную память, если не считать того, что он был отцом ныне здравствующего Уильяма Рэндольфа Херста и, следовательно, дедушкой желтой прессы - этого страшнейшего из бедствий.
Херст был уроженцем штата Миссури; и я был уроженцем штата Миссури. Он был высоченным, худым, практичным, очень житейски-умным, но необразованным человеком лет пятидесяти. Я был пониже ростом и эрудированнее - по крайней мере мне так казалось. Однажды, выступая в Лик-Хаусе в Сан-Франциско, он сказал:
Я республиканец и всегда буду республиканцем. Это мое намерение, а я редко отступаю от своих намерений. Взгляните, однако, на положение вещей. Республиканская партия идет от успеха к успеху, пожинает триумф за триумфом и уже начала считать, что политическая власть в Соединенных Штатах ее личная собственность и попытка любой другой партии посягнуть хотя бы на часть этой власти - просто наглость. Для страны ничего не может быть вреднее такого положения. Передать власть одной партии и сохранить ее за ней значит обеспечить стране скверное правительство, и самое главное - обеспечить верное и неуклонное разложение общественной морали. Партии должны быть почти равны по силам, чтобы их руководителям приходилось подыскивать себе самых лучших людей. Родители-демократы должны по возможности делить своих сыновей между двумя партиями и делать все, что от них зависит, чтобы таким образом уравнять силы. У меня только один сын. Он еще совсем малыш, но я уже учу его, убеждаю его, готовлю его голосовать против меня, когда он достигнет совершеннолетия, независимо от того, к какой партии я буду тогда принадлежать. Он уже хороший демократ, и я хочу, чтобы он оставался хорошим демократом, - до тех пор, пока я сам не стану демократом. Тогда я, если смогу, заставлю его перейти в республиканцы.
Мне показалось, что этот необразованный человек при всем при том очень мудр. С той поры и по сей день я голосовал, руководствуясь собственным мнением, а не официальным. С той поры и по сей день я не был членом никакой партии. С той поры и по сей день я не принадлежал ни к какой церкви. Во всех подобных вопросах я сохранял за собой полную свободу. И благодаря этой независимости я обрел душевный покой и уверенность, которым нет цены.
Когда лидеры республиканской партии заговорили о Блейне как о возможном кандидате на пост президента, хартфордские республиканцы очень огорчились и пришли к выводу, что, если его кандидатура будет выдвинута официально, он непременно потерпит поражение. Но они думали, что до этого не дойдет. В Чикаго открылся съезд республиканской партии, и началась баллотировка кандидатов. Мы играли на бильярде у меня дома - Сэм Дэнхем, Ф.Дж.Уитмор, Генри К. Робинсон, Чарльз Э. Перкинс и Эдвард М. Банс. Играли мы поочередно, а в промежутках разговаривали о политике. Джордж, негр-дворецкий, дежурил в кухне у телефона. Как только очередной результат баллотировки становился известен в хартфордском центре республиканской партии, оттуда звонили ко мне, и Джордж сообщал нам эту новость по переговорной трубке. Никто из присутствующих серьезно не предполагал, что кандидатура мистера Блейна все-таки будет выдвинута. Все мои гости были республиканцами, но не питали особой любви к Блейну. В течение двух лет хартфордский \"Карент\" постоянно обличал и высмеивал Блейна. Каждый день газета выдвигала против него все новые обвинения. Она беспощадно критиковала его политическую деятельность и подкрепляла свою критику убийственными фактами. Вплоть до того времени \"Карент\" был газетой, которая высказывала свое мнение о выдающихся деятелях обеих партий с полной искренностью, и можно было не сомневаться, что ее суждения хорошо обоснованы, продуманы и здравы. В те времена я привык полагаться на \"Карент\" и принимал все его выводы на веру.
Мы продолжали играть на бильярде и спорить о политике, как вдруг часа в три Джордж преподнес нам через переговорную трубку потрясающую новость. Официальным кандидатом был выдвинут мистер Блейн! Бильярдные кии со стуком опустились на пол, а игроки словно онемели. Никто не знал, что сказать. Наконец молчание нарушил Генри Робинсон.
Вот уж не повезло, - грустно сказал он, - что мы обязаны голосовать за этого человека.
Неужели вы хотите сказать, - удивился Робинсон, - что вы не собираетесь голосовать за него?
Именно это я и хочу сказать, - ответил я. - Я не собираюсь голосовать за него.
Тут наконец и остальные обрели дар речи. И все затянули одну и ту же песню. Каждый заявил, что, раз уж представители партии выдвинули кандидата, спорить больше не о чем. Если выбор неудачен, очень жаль, но ни один лояльный член партии не имеет права лишить этого кандидата своего голоса. Его долг ясен, и долг этот должен быть выполнен. Он обязан голосовать за кандидата своей партии.
Я сказал, что нет такой партии, которая обладала бы привилегией диктовать мне, как я должен голосовать; что если лояльность по отношению к партии - это проявление патриотизма, то, значит, я не патриот, и что вообще я не могу считать себя патриотом, так как чаще всего то поведение, которое большинство американцев считает истинно патриотическим, не соответствует моим взглядам; что если между американцем и монархистом действительно существует какая-то разница, то она в основном сводится к следующему: американец сам для себя решает, что патриотично, а что нет, в то время как за монархиста это делает король, чье решение окончательно и принимается его жертвой безоговорочно; что, по моему твердому убеждению, я единственный человек на шестьдесят миллионов, - за которыми стоят конгресс и правительство, - догадавшийся оставить за собой право самому создавать свой патриотизм.
Они ответили:
Предположим, начнется война, какова тогда будет ваша позиция? Вы и в этом случае оставите за собой право решать по-своему, наперекор всей нации? - Именно так, - ответил я. - Если эта война покажется мне несправедливой, я прямо так и скажу. Если в подобном случае мне предложат стать под ружье, я откажусь. Я не пойду воевать за нашу страну, как и за любую другую, если, по моему мнению, страна эта окажется неправой. Если меня насильно призовут под ружье, я вынужден буду подчиниться, но добровольно я этого не сделаю. Пойти добровольцем значило бы предать себя, а следовательно, и родину. Если я откажусь пойти добровольцем, меня назовут предателем, я это знаю - но это еще не сделает меня предателем. Даже единодушное утверждение всех шестидесяти миллионов не сделает меня предателем. Я все равно останусь патриотом, и, по моему мнению, единственным на всю страну.
Спор продолжался еще долго, но я никого в свою веру не обратил. Они все достаточно откровенно заявляли, что не хотят голосовать за мистера Блейна, но при этом добавляли, что голосовать все-таки будут. Потом Генри Робинсон сказал:
До выборов еще далеко. Вам хватит времени, чтобы образумиться, и вы образумитесь. Вы не сможете противостоять всему, что вас окружает. В день выборов вы проголосуете за Блейна.
С этой минуты и до полуночи редакция \"Карента\" переживала крайне неприятное время. Генерал Холи, главный редактор (он же главнокомандующий этой газеты), был на своем посту в конгрессе, и до двенадцати часов ночи между ним и \"Карентом\" шел оживленный обмен телеграммами. За предыдущие два года \"Карент\" успел превратить мистера Блейна в \"смоляное чучелко\" и каждый день обмазывал его свежей порцией смолы, - а теперь газете предстояло восхвалять и всячески приветствовать его и убеждать уже достаточно просвещенных читателей, что их долг – помочь \"смоляному чучелку\" стать у кормила власти. Положение получилось не из легких, и сотрудникам \"Карента\" во главе с генералом Холи понадобилось девять часов, чтобы проглотить эту горькую пилюлю. Но наконец генерал Холи решился, и в полночь пилюля была проглочена. Не прошло и двух недель, как \"Карент\" уже лихо расхваливал то, что прежде строго порицал, а еще через месяц характер газеты изменился полностью - и по сей день ей еще не удалось до конца возвратить себе прежние достоинства, хотя под руководством Чарльза Хопкинса Кларка она вернула их, по моим подсчетам, процентов на девяносто.
Фактическим редактором в то время был Чарльз Дадли Уорнер. Новые условия пришлись ему не по нутру. Обнаружив, что он не в силах повернуть свое перо в противоположном направлении и заставить его двигаться задом наперед, он решил отложить его совсем. Он отказался от обязанностей и от жалованья редактора, жил с тех пор на доходы, которые получал как совладелец газеты, и на гонорары за журнальные статьи и за лекции, а в день выборов оставил свой голос при себе.
Беседа с ученым американцем, членом богословской коллегии, которая занималась пересмотром Нового Завета, протекала именно так, как я рассказал в своей старой статье. Он с большим жаром обличал Блейна, своего родственника, и заявил, что ни в коем случае не будет за него голосовать. Но он так привык пересматривать Новые Заветы, что ему потребовалось всего несколько дней, чтобы пересмотреть эти свои собственные слова. Едва я кончил разговаривать с ним, как мне встретился Джеймс Дж. Бэттерсон. Бэттерсон был председателем известной \"Компании по страхованию путешественников\". Это был прекрасный человек, волевой человек и превосходный гражданин. Он принялся обличать Блейна с не меньшим жаром, чем это только что проделал священник; но не прошло и двух недель, как, председательствуя на республиканском предвыборном митинге, он уже восхвалял Блейна, причем в таком восторженном тоне, что человеку неосведомленному могло показаться, будто республиканская партия была взыскана особой милостью и ей удалось заполучить в кандидаты кого-то из архангелов.
Он сказал:
Почему мы не хотим отдать наши три голоса Блейну? Несомненно, потому, что хотим по мере сил и возможностей способствовать его поражению на выборах. Отлично. Значит, наши голоса - это три голоса против Блейна. Здравый смысл подсказывает, что нам следует увеличить количество их до шести, проголосовав за Кливленда.
Даже мы с Твичелом сумели понять, что он говорит дело, и ответили: - Правильно, мы так и поступим.
Отрывок из «Автобиографии» Марка Твена. Цит. по Марк Твен. Собр. соч. в 8 томах. Том 8. - М.: Правда, 1980.
Несколько месяцев назад меня как независимого выдвинули кандидатом на должность губернатора великого штата Нью-Йорк. Две основные партии выставили кандидатуры мистера Джона Т. Смита и мистера Блэнка Дж. Блэнка, однако я сознавал, что у меня есть важное преимущество перед этими господами, а именно: незапятнанная репутация. Стоило только просмотреть газеты, чтобы убедиться, что если они и были когда-либо порядочными людьми, то эти времена давно миновали. Было совершенно очевидно, что за последние годы они погрязли во всевозможных пороках. Я упивался своим превосходством над ними и в глубине души ликовал, но некая мысль, как мутная струйка, омрачала безмятежную гладь моего счастья: ведь моё имя будет сейчас у всех на устах вместе с именами этих прохвостов! Это стало беспокоить меня всё больше и больше. В конце концов я решил посоветоваться со своей бабушкой. Старушка ответила быстро и решительно. Письмо её гласило:
"За всю свою жизнь ты не совершил ни одного бесчестного поступка. Ни одного! Между тем взгляни только в газеты, и ты поймёшь, что за люди мистер Смит и мистер Блэнк. Суди сам, можешь ли ты унизиться настолько, чтобы вступить с ними в политическую борьбу?"
Именно это и не давало мне покоя! Всю ночь я ни на минуту не сомкнул глаз. В конце концов я решил, что отступать уже поздно. Я взял на себя определённые обязательства и должен бороться до конца. За завтраком, небрежно просматривая газеты, я наткнулся на следующую заметку и, сказать по правде, был совершенно ошеломлён:
"Л ж е с в и д е т е л ь с т в о. быть может, теперь выступая перед народом в качестве кандидата в губернаторы, мистер Марк Твен соизволит разъяснить, при каких обстоятельствах он был уличён в нарушении присяги тридцатью четырьмя свидетелями в городе Вакуваке (Кохинхина) в 1863 году? Лжесвидетельство было осуществлено с намерением оттягать у бедной вдовы-туземки и её беззащитных детей жалкий клочок земли с несколькими банановыми деревцами - единственное, что спасало их от голода и нищеты. В своих же интересах, а также в интересах избирателей, которые будут, как надеется мистер Твен голосовать за него, он обязан разъяснить эту историю. Решится ли он?"
У меня просто глаза на лоб полезли от изумления. Какая грубая, бессовестная клевета! Я никогда не бывал в Кохинхине! Я не имею понятия о Вакуваке! Я не мог бы отличить бананового дерева от кенгуру! Я просто не знал, что делать. Я был взбешён, но совершенно беспомощен.
Прошёл целый день, а я так ничего и не предпринял. На следующий день в той же газете появились такие строки:
"З н а м е н а т е л ь н о! Следует отметить, что мистер Марк Твен хранит многозначительное молчание по поводу своего лжесвидетельства в Кохинхине!"
(В дальнейшем, в течение всей избирательной кампании эта газета называла меня не иначе, как "Гнусный клятвопреступник Твен")
Затем в другой газете появилась такая заметка:
"Ж е л а т е л ь н о у з н а т ь, не соблаговолит ли новый кандидат в губернаторы разъяснить тем из своих сограждан, которые отваживаются голосовать за него, одно любопытное обстоятельство: правда ли, что у его товарищей по бараку в Монтане то и дело пропадали разные мелкие вещи, которые неизменно обнаруживались то в карманах мистера Твена, либо в его "чемодане" (старой газете, в которую он заворачивал свои пожитки). Правда ли, что товарищи были вынуждены наконец, для собственной же пользы мистера Твена, сделать ему дружеское внушение, вымазать дёгтем, вывалять в перьях, и пронести по улицам верхом на шесте, а затем посоветовать поскорей очистить занимаемое им в лагере помещение и навсегда забыть туда дорогу? Что ответит на это мистер Марк Твен?"
Можно ли было выдумать что-либо гнуснее! Ведь я никогда в жизни не бывал в Монтане!
(С тех пор эта газета называла меня "Твен, Монтанский Вор.)
Теперь я стал развёртывать утреннюю газету с боязливой осторожностью, - так, наверное, приподнимает одеяло человек, подозревающий, что где-то в постели притаилась гремучая змея.
Однажды мне бросилось в глаза следующее:
"К л е в е т н и к у л и ч ё н! Майкл О`Фланаган - эсквайр из Файв-Пойнтса, мистер Снаб Рифферти и мистер Кэтти Маллиган с Уотер-стрит под присягой дали показания, свидетельствующие, что наглое утверждение мистера Твена, будто покойный дед нашего достойного кандидата мистера Блэнка был повешен за грабёж на большой дороге, является подлой и нелепой, ни на чём не основанной клеветой. Каждому порядочному человеку станет грустно на душе. При виде того, как ради достижения политических успехов некоторые люди пускаются на любые гнусные уловки, оскверняют гробницы и чернят честные имена усопших. При мысли о том горе, которое эта мерзкая ложь причинила ни в чём не повинным родным и друзьям покойного, мы почти готовы посоветовать оскорблённой и разгневанной публике тотчас же учинить грозную расправу над клеветником. Впрочем, нет! Пусть терзается угрызениями совести!(Хотя, если наши сограждане, ослеплённые яростью, в пылу гнева нанесут ему телесные увечья, совершенно очевидно, что никакие присяжные не решатся их обвинить и никакой суд не решится присудить к наказанию участников этого дела.)"
Ловкая заключительная фраза, видимо, произвела на публику должное впечатление: той же ночью мне пришлось поспешно вскочить с постели и убежать из дому чёрным ходом, а "оскорблённая и разгневанная публика" ворвалась через парадную дверь и в порыве справедливого негодования стала бить у меня окна и ломать мебель, а кстати захватила с собой кое-что из моих вещей. И всё же я могу поклясться всеми святыми, что никогда не клеветал на дедушку мистера Блэнка. Мало того - я не подозревал о его существовании и никогда не слыхал его имени.
(Замечу мимоходом, что вышеупомянутая газета с тех пор стала именовать меня "Твеном, Осквернителем Гробниц".)
Вскоре моё внимание привлекла следующая статья:
"Д о с т о й н ы й к а н д и д а т! Мистер Марк Твен, собравшийся вчера вечером произнести громовую речь на митинге независимых, не явился туда вовремя. В телеграмме, полученной от врача мистера Твена, говорилось, что его сшиб мчавшийся во весь опор экипаж, что у него в двух местах сломана нога, что он испытывает жесточайшие муки, и тому подобный вздор. Независимые изо всех сил старались принять на веру эту жалкую отговорку и делали вид, будто не знают истинной причины отсутствия отъявленного негодяя, которого они избрали своим кандидатом. Но вчера же вечером некий мертвецки пьяный субъект на четвереньках вполз в гостиницу, где проживает мистер Марк Твен. Пусть теперь независимые попробуют доказать, что эта нализавшаяся скотина не была Марком Твеном. Попался наконец-то! Увёртки не помогут! Весь народ громогласно вопрошает: "Кто был этот человек?"
Я не верил своим глазам. Не может быть, чтобы моё имя было связано с таким чудовищным подозрением! Уже целых три года я не брал в рот ни пива, ни вина и вообще никаких спиртных напитков.
(Очевидно, время брало своё, и я стал закаляться, потому что прочёл без особого огорчения в следующем номере этой газеты своё новое прозвище: "Твен, Белая Горячка", хотя знал, что это прозвище останется за мной до конца избирательной кампании.)
К этому времени на моё имя стало поступать множество анонимных писем. Обычно они бывали такого содержания:
"Что скажете насчёт убогой старушки, какая к вам стучалось за подаянием, а вы её ногой пнули?"
"Некоторые ваши тёмные делишки известны пока что одному мне. Придётся вам раскошелиться на несколько долларов, иначе газеты узнают кое-что а вас от вашего покорного слуги".
Остальные письма были в том же духе. Я мог бы привести их здесь, но думаю, что читателю довольно и этих.
Вскоре главная газета республиканской партии "уличила" меня в подкупе избирателей, а центральный орган демократов "вывел меня на чистую воду" за преступное вымогательство денег.
(Таким образом, я получил ещё два прозвища: "Твен, Грязный Плут" и "Твен, Подлый Шантажист").
Между тем все газеты со страшными воплями стали требовать "ответа" на предъявленные мне обвинения, а руководители моей партии заявили, что дальнейшее молчание погубит мою политическую карьеру. И словно для того, чтобы доказать это и подстегнуть меня, на следующее утро в одной из газет появилась такая статья:
"П о л ю б у й т е с ь н а э т о г о с у б ъ е к т а! Кандидат независимых продолжает упорно отмалчиваться. Конечно, он не смеет и пикнуть. Предъявленные ему обвинения оказались вполне достоверными, что ещё больше подтверждается его красноречивым молчанием. Отныне он заклеймён на всю жизнь! Поглядите на своего кандидата, независимые! На этого Гнусного Клятвопреступника, на Монтанского Вора, на Осквернителя Гробниц! Посмотрите на вашу воплощённую Белую Горячку, на вашего Грязного Плута и Подлого Шантажиста! Вглядитесь в него, осмотрите со всех сторон и скажите, решитесь ли вы отдать ваши честные голоса этому негодяю, который тяжкими своими преступлениями заслужил столько отвратительных кличек и не смеет даже раскрыть рот, чтобы опровергнуть хоть одну из них".
Дальше уклоняться было уже, видимо, нельзя, и, чувствуя себя глубоко униженным, я засел за "ответ" на весь этот ворох незаслуженных грязных поклёпов. Но мне так и не удалось закончить мою работу, так как на следующее утро в одной из газет появилась новая ужасная и злобная клевета: меня обвиняли в том, что я поджёг сумасшедший дом со всеми его обитателями, потому что он портил вид из моих окон. Тут меня охватил ужас. Затем последовало сообщение, что я отравил своего дядю с целью завладеть его имуществом. Газета настойчиво требовала вскрытия трупа. Я боялся, что вот-вот сойду с ума. Но этого мало: меня обвинили в том, что, будучи попечителем приюта для подкидышей, я пристроил по протекции своих выживших из ума беззубых родственников на должность разжёвывателей пищи для питомцев. У меня голова пошла кругом. Наконец бесстыдная травля, которой подвергли меня враждебные партии, достигла наивысшей точки: по чьему-то наущению во время предвыборного собрания девять малышей всех цветов кожи и в самых разнообразных лохмотьях свк5арабкались на трибуну и, цепляясь за мои ноги, стали кричать: "Папа!"
Я не выдержал. Я спустил флаг и сдался. Баллотироваться на должность губернатора штата Нью-Йорк оказалось мне не по силам. Я написал, что снимаю свою кандидатуру, и в порыве ожесточения подписался:
"С совершенным почтением ваш, когда-то честный человек, а ныне:
Гнусный Клятвопреступник, Монтанский Вор, Осквернитель Гробниц, Белая Горячка, Грязный Плут и Подлый Шантажист